Как это она смогла забраться так далеко от логова, или как это сама Лисья оказалась аж на востоке, в средней части Зоны, где жила медведка.

— Где мы находимся, ты знаешь хоть? — спросила она девушку.
— Километров пять от Лужи. От водохранилища то есть.
— Нифига себе дёрнуло. — Оценила Бритва последствия выброса. — А календарь? — спросила, обратив внимание, что заметно вместо ночи сумерки сменились днём. Мила назвала число. «То ли кто-то врёт, — подумала Бритва, — то ли меня зашвырнуло не только на дюжину километров, но и на несколько часов в прошлое.» Какие только шутки не шутила Зона со своими гостями — бывало, что и месяцами люди блуждали где-то, а вернувшись, утверждали, что не были дома всего три дня. Решив оставить разбор этого феномена на потом, Лисья деловито поинтересовалась: «Как здоровьице?»
— Болит всё. Эта… — Мила помедлила с выражением, — хрень… мне так клыком наподдала, что я метров на шесть в кусты отлетела. Я шла за артефактом на запад от Лужи, и залезла в какой-то буерак, а там она, медведица эта твоя…
— Медведка, — поправила Бритва.
— Медведка, — согласилась Мила. — Выскочила.
— Из-за дерева, — ухмыльнулась Лисья, представляя себе внезапно выскакивающую из-за дерева Медвежью мать.
— Не видела, — поморщилась девушка, — просто быстро появилась. Я как дёрнулась и двинула в неё из автомата. А из неё — ни кровинки. Потом — бац, и я лечу, и больно. Поднялась, и убегать — а дальше ты видела.
— Дура, — безапелляционно заявила Бритва.
— Дура, — согласилась Мила, — нервная.

Она уже сидела на земле, разминая ушибленные бока. Комбинезон смягчил удар Медведки, но тряхнуло основательно, это было заметно.

Медведка однажды открыла БТР, как консервную банку, когда один такой же стрелок по медведкам в нём спрятался, и Лисья хорошо помнила рассказы о том, как этого стрелка чуть ли не ложечкой по останкам БТРа собирали.

— Идти сможешь? — поинтересовалась Бритва.
— Да, ноги целы, к счастью.
— Как в Зону попала?
— Лодка на берегу, моторка.
— Пойдём в обход логова, выберемся к лодке и домой. Ты же не собираешься на анаболиках за своим артефактом ходить? И где оборудование твоё, горе-сталкерша?
— Там, — кивнула та в направлении просеки, оставленной медведкой. — Да у меня и не было особо ничего. Новая карта, обоймы, сканер дешёвенький и плейер.
— На кой чёрт в Зоне плейер, самоубийца? — удивилась Бритва.

Мила промолчала.

— Могу, вообще-то, и не спрашивать, но — первый раз в Зону пошла?
— Да.
— И почему одна?
— Проводнику платить надо. Стрелять я умею, давно уже. Я справлюсь. Думала…
— Знаешь, здесь ведь всё гораздо хуже, чем кажется со стороны. И дело не в стрельбе совсем.

Дальше шли молча, пока Лисья вдруг не вздёрнула голову и не схватилась за правый бок. Знакомая до чёртиков вибрация приятно разливалась по телу.

— Неужто лучшая новость недели? — Пробормотала Лисья, не веря глазам своим, достав чудом оживший «Garmin». Цветастые надписи на экранчике рапортовали о процессе загрузке карт, — оклемался, подлец!

После процесса калибровки и обновления списка видимых спутников красный треугольничек отметился примерно в трёх километрах от водохранилища. Мила вгляделась в почти счастливое лицо своей спасительницы.

— Я тебя знаю. Тебя называют Лисья Бритва.
— Может и так. Девчонок среди сталкеров по пальцам одной руки — нетрудно догадаться. Что с того?

Мила шумно втянула воздух и выпалила:
— Я искала встречи с тобой.

Бритва вгляделась в чёрные глаза, подумала и сказала:
— Только не говори, что ты позавчера приехала в Зону, чтобы стать сталкером, подписалась на самый дешёвый контракт на добычу «шпаг» или каких нибудь «ежовых игл», купила на последние деньги комбез и снаряжение и хочешь теперь, чтобы я была твоей нянькой-поводырём?
— Нечего добавить, — вздохнула Мила. — Почти оно.
— Нечего добавить. — Саркастически повторила Лисья. — Я не работаю в команде. Я работаю одна. Ты не первая просишь меня об этом, но, правду сказать, ты первая, кто просит об этом уже в Зоне. Но это дела не меняет. И чего тебе дома не сиделось?
— Дома мне не очень-то весело жилось, — ответила Мила мрачно и с такой интонацией, что стало понятно — домой она в ближайшей жизни не собирается. — Меня на самом деле зовут Миланой, я чеченка, ты понимаешь?
— Вот уж кого здесь не хватало… Впрочем, кому какая разница? В Зоне — никому.
— Поэтому я и приехала к Зоне.

Так они и брели дальше по лесу, тихо перекидываясь короткими фразами. Лисья держала ухо востро и прокладывала курс по прибору — в обход всех известных аномалий и изредка занося пометки в «Garmin», когда натыкалась на изменившуюся границу или новое образование. Места были известные и через полчаса перед девушками засеребрилась мутная вода Киевского водохранилища, которое Мила называла Лужей.

2

Тёмная вода плескалась за бортом, распространяя запахи тины и влаги. Единственным, нарушающим тишину звуком, было тихое шипение парогенератора, и белые дымные рукава расходились от водомёта под днищем лодки-плоскодонки. Девушки сидели на носу, молча и собранно наблюдая за береговой линией и гладью водохранилища.

— Как тебе местные пейзажи? — нарушила молчание Бритва.
— Жутковато. Знаешь, и захватывает.

Зрелище и действительно внушало опасения — чёрная, почти непрозрачная на вид, поверхность воды, не беспокоимая ни малейшим ветерком, но тем не менее не идеально ровная: морщины, углубления и бугры отмечали возмущения гравитации, и Бритва вела лодку как можно дальше от их скоплений. Тени причудливо сплетались на искривлённых ветвях прибрежных деревьев, а завершали пейзаж лужицы не осевшего ещё грязноватого тумана.

— Говорят, здесь порядочных размеров зверьки водятся, прямо под нами. Я не видела, но иногда видно, как вода беспокоится… Может, и плешь блуждающая, а может, и плавает кто…

Мила поёжилась, поглаживая воронёный бок автомата.

— Иногда фонтаны брызгают, как гейзеры на Камчатке. Иногда кровь плывёт, или масло. Сталкеры здесь ходят на лодках, покуда серьёзных происшествий не случалось, — таинственно продолжила Бритва.
— Надеюсь, и не случится.
— Тьфу на тебя, дурочка. На, порули лучше, — Бритва передала штангу управления лодкой Миле и перебралась на корму. Стараясь не склоняться над водой, вглядывалась она в глубину, пытаясь различить движение или очертания какого-нибудь неизвестного науке обитателя водохранилища. Пару раз ей казалось, что там, где-то в глубине, за расходящимися струями мельчайших пузырьков и волнением кильватерной струи, проплывали неторопливо грузные тени, или чудился блеск чешуи, но наверняка сказать она бы не решилась.
— Смотрю на карту — мы на полпути от дома, — сообщила Мила.

И тут детектор на поясе Бритвы завибрировал. На карте района, прямо по синей заливке водохранилища, поверх глубинных меток и границ известных постоянных аномалий, пролегали обширные концентрические круги с обозначением аномальной конфигурации магнитных линий. Активность была совсем слабой и, похоже, уже остаточной после крупного разряда, произошедшего не очень давно где-то в глубинах Лужи. Бритва, озабоченно косясь на детектор, молча согнала Милу с носа лодки и взяла малый вперёд вглубь поля. Мила молчала, неизвестность начинала пугать её. Облегченно вздохнули они только тогда, когда центр колец остался позади.

— Обошлось? — Мила обернулась назад.
— Вроде порядок. Удача.

Бритва выключила двигатель, и лодка поплыла по инерции.

— Глянь-ка туда — указала Мила, прищурясь вдаль, — что плывёт?
— Похоже на человека, — Лисья покрутила окуляры бинокля.

Нахмурясь, она вгляделась в плавающий на поверхности объект и, не говоря ни слова, завела двигатель. Выражение её лица было очень неоднозначным.

Человек в военной форме спокойно лежал на воде: выступало лишь безмятежное лицо с закрытыми глазами, потасканные мокрые кроссовки и медленно вздымающаяся и опадающая грудь. Он спал, либо был без сознания. Лисья, орудуя веслом, подплыла на расстояние вытянутой руки и вцепилась в рукав солдата — тот, похоже, и не собирался просыпаться. Едва не зачерпнув ледяной забортной воды, девушки втащили его в лодку. Бритва нащупала пульс, погладила солдата по щеке и назвала по имени, — Артём… — Тот нахмурился и приоткрыл рот. Веки задрожали, и он выдохнул из себя тихий шёпот: «Лиза».

— Артём, чертями тебя раздери, как ты здесь оказался?

Солдат зашевелился и приоткрыл глаза, ещё не вполне соображая, что происходит.

— Лиза…
— Всё в порядке, ты у меня в лодке.

Мила наблюдала всю сцену, подавляя огромный соблазн вмешаться в разговор.

— Артём, как ты себя чувствуешь? Ты что-нибудь помнишь? Как ты оказался в воде? — Лисья сноровисто пощупала пульс и положила ладонь на лоб Артёма.
— Лиза, я не помню ничего, — пауза, — вообще. Я помню только тебя, но не знаю, почему и откуда.
— Лежи спокойно, сейчас достану доку.

   Док-аптечка зажгла зелёную лампочку. Здоровье в порядке.
   — Лиза, — прошептал солдат, — кто я? Я в Зоне, да?
   — Да, в Зоне. Ты всё вспомнишь, мы едем домой. По-дожди, сядь, садись. — Поддерживаемый под руки, Артём сел на скамейку на корме лодки.
   — Уже скоро — прошептала Лисья, прибавляя тяги.
   Мила решила, что пора вмешаться.
   — Вы знакомы?
   — Да, давно. — Бритва явно не горела желанием отве-чать на расспросы, а Артём понуро и тихо сидел на корме, даже не пытаясь отжать мокрую униформу.
   — Понятно. Рули там осторожней. Артём… — она по-вернулась к солдату и вдруг тихо вскрикнула, будто увидев нечто неожиданное и страшное. Бритва рывком оберну-лась, бросив руль.
   На месте Артёма сидел другой, незнакомый Бритве па-рень — в мокрой форме Артёма, с теми же самыми на-шивками, но чернявый и смуглый. Он наклонил голову набок и произнёс:
   «Милка, Милка».
   Мила заверещала и отпрыгнула от него на самый нос, ед-ва не свалившись в воду, выкрикивая:
   — Нет! Ты умер! Нет! Ты мёртвый!
   — Милана! — громче сказал призрак и добавил что-то по-чеченски.
   — Ты ещё кто такой, мать твою? — через дуло автомата процедила Бритва.
   Тот повернул лицо к ней и, за мгновение до того, черты его исказились, будто расплавились, волосы мгновенно посветлели, и он опять превратился в Артёма.
   — Лиза… Что ты делаешь? Положи автомат, — осужда-юще сказал Артём и, повернувшись к Миле, голосом чернявого произнёс — Мила, иди сюда.
   Та, похоже, потеряла голос и лишь сдавленно хныкала за спиной Бритвы, размазывая слёзы. — Ты же мёртвый! — повторила она.
   Артём поднял руки к груди.
   — Не двигаться, — коротко приказала Бритва и повела стволом «Грозы».
   Тот запустил пальцы между пуговиц гимнастёрки и на-чал ощупывать свою грудь. Подняв лицо, он снова выгля-дел как смуглый незнакомец. Взявшись за ворот, он потя-нул в стороны, ткань затрещала.
   — Не двигаться, — максимально жёстко повторила Бритва.
   Пуговицы отлетали одна за другой, и взорам остолбенев-ших девушек явилась белёсая грудь без сосков, в самом центре которой чернели три пулевых отверстия. Запёк-шаяся корка на ранах вдруг лопнула, и свежая красная кровь рывками полилась, пропитывая разорванную рубаш-ку. Лицо существа начало меняться, — в Артёма, потом — в смуглого, потом в пожилого, седого мужчину, в подрост-ка и так далее, раз в секунду превращаясь в кого-то ино-го — мужские, женские лица, дети — все неизменно хищ-но улыбались белыми зубами.
   Нервы Бритвы сдали, и она нажала на курок. Сухой треск выстрелов разнёсся над Киевским водохранилищем, и окровавленное тело тяжело опрокинулось за борт. Мелькнули ноги в кроссовках, изогнувшись вбок, как ры-бий хвост, и только мутное кровяное пятно на воде напо-минало о случившемся. Милана сидела на передней ска-мейке, обняв себя за колени, и тихо раскачиваясь взад-вперёд. Бритва на предательски дрожащих ногах стояла в полный рост с автоматом, вертя головой по сторонам, что-бы заметить любое проявление твари, но тишина, похоже, установилась надолго. Обеих девушек заметно потряхива-ло от пережитого шока.

Автор Максим Снежков
7 октября 2003 года

Взорванный Рай

Вы называете это саморазложением Бога: но это лишь его шелушение — он сбрасывает свою моральную кожу! И вскоре вам предстоит увидеть Его снова, по ту сторону добра и зла.

Скрипнул железный засов, мрачная, исцарапанная дверь тяжело отварилась, впуская в замкнутое помещение порцию свежего воздуха и высокого человека в белом халате. Лицо его выражало недовольство, вызванное частыми и бесполезными визитами в это самое место. В руке он держал диктофон.

Обитатель безоконного жилища устало поднялся на мягкой койке, готовясь к очередной беседе, которая как всегда закончиться тупиком для них обоих.

— Что, снова? — выдохнув, произнес узник неведомого для него жилища.
— И как можно подробней. С самого начала. Если можно.

Человек в халате нажал кнопку на диктофоне. И допрос снова начался, или продолжился…

Допрашиваемый говорил спокойно, уже в отработанном темпе, и опять же его мысли были богаче его собственных слов. Что опять же не смог запечатлеть чуткий диктофон:

* * *
Как мое имя? Мой разум постоянно задает мне этот вопрос — он чрезвычайно прост и кажется нелепым…, но я все же затрудняюсь на него ответить.

Для меня имя потеряло значение, выцвело, обесвкусилось… Нельзя в этом винить кого-то другого…, хотя… — нет. Все же виноват в этом я и, во многом другом, что еще не произошло — тоже виноват я!

Может показаться, что эти слова беспочвенны, но время циклично, и что было прошлым станет будущим, а будущее — прошлым. Что же касается настоящего — это всего лишь ступица, на которой вращается колесо — называемое временем!

Итак: вот моя история. Все же, она все еще не закончена и, порой в ней не хватает некоторых кусков, но это лишь бренность хронологии…

Я был священником…Военным священником в так называемой — Зоне. Моя задача была проста и в тоже время не посильна никому другому.

Поднимать павший боевой дух солдат, дело нелегкое и требовало колоссального запаса сил и терпения. И у меня был этот запас.

Тогда меня звали — Батьком.

* * *
Накануне того рокового дня, я в одиночестве потягивал алкоголь за пределами нашего блокпоста. Найдя уединение среди двух мшистых валунов и пары кособоких деревьев — я безрезультатно топил душевные муки в кислющей браге. Жгучий желтый шар на синем фоне, ускорял процесс опьянения, и взгляд мой мутнел с каждым глотком этой противной жидкости…

Сжимая в левой руке пластмассовую бутылку, а в другой серебряное распятье Христа — я бурчал себе под нос молитвенные слова, из которых хотел кощунственно сложить песенку. Пить уже не хотелось, мне было вполне достаточно, но бутылку я все же не отпускал, размахивал ей и проливал содержимое.

Внезапно вспомнив, с какой целью нажрался — я быстро утвердился на ногах и пошатнувшись, отвел свою правую руку для броска… Но что-то остановило меня. Я разжал кулак и мутным взглядом уставился на серебряное распятье, которое нарисовало на моем лице солнечных зайчиков. Испещренная затянувшимися порезами ладонь, сжимала и разжимала его в нерешительности. Я в который раз стоял и смотрел на этот сверкающий кусочек серебра, пока тот не омылся слезами, редко закапавшими из моих глаз. Я ничего не мог с собой поделать, я был священником — неумолимо теряющим веру в Бога.

Я чувствовал себя предателем! Я предал не только себя, свою веру, но и тех молодых солдат, которые доверяли и верили в меня…

Как я буду смотреть им в глаза? И как они будут смотреть в мои, когда не увидят на моей груди спасительного для их душ креста? Этот вопрос терзал мою душу, и только он наверное, не позволил мне завершить бросок…

Предательский бросок в лицо Богу.

Я упал на колени и выронив бутылку, закрыл мокрое лицо ладонями. Мне ничего больше не хотелось, ни лгать солдатам, что Господь защитит их, ни читать отходные молитвы умирающим, ни жить… Ничего.

Мои душевные страдания неожиданно прервал визит незнакомца, (который впоследствии сыграет важнейшую роль в моей судьбе) он почти бесшумно приблизился и коснулся моего плеча. Когда я поднял на него свои покрасневшие от слез глаза — передо мной возник высокий мужчина с бледным вытянутым лицом. Его одежда говорила о том, что он не принадлежал ни к военным, ни к сталкерам, скорее просто гражданский. Длинный кожаный плащ, почти полностью скрывал его тело, по-видимому, не причиняя каких либо неудобств, связанных с жаркой погодой. Я впился взглядом в его окаймленное негустой бородой лицо, в нем было что-то загадочное, скорее нереальное… Словно его идеальные черты были отшлифованы под заказ владельца.

Темные, глубоко посаженые глаза пристально смотрели на мою правую ладонь, в которой я сжимал распятье. Я взял себя в руки и обратился к нему, заплетаясь языком в словах:
— Рядом территория военного объекта, сюда не пускают посторонних! Если патруль обнаружит тебя…

В ответ я услышал сильный, утробный голос.

— О, я не посторонний. — спокойно ответил он.
— Кто же?
— Просто собеседник, — он улыбнулся.
— Это вообще-то дела не меняет!

Человек в плаще недолго помолчал.

— Ты веришь в Бога? — почти с удивлением парировал он заявление, и кивнул на мою правую ладонь.

Не знаю почему, но этот человек своим «неповторимым» лицом — вызвал у меня полное доверие и наверное симпатию, хотя я не знал ни его имени, ни цели прихода…, ни почему он был одет не по погоде… Взглянув еще раз на свой крест в руке, я ответил:
— Хм, верю ли я в Бога? Пока не решил, хотя работаю военным священником несколько лет, — мои губы искривились в насмешливой улыбке. Насмехался я над собой и ситуацией, в которой застал меня незнакомец.
— Что же тебе мешает принять окончательное решение? — опускаясь передо мной на корточки спросил он.
— Это! — вздохнул я, и широко провел рукой перед собой, указывая на маячащие вдалеке — границы Зоны. — И это! — моя ладонь отрешенно покрутила серебряное распятье перед лицом незнакомца.

— Ужасы, которыми кишит Зона — заставляют меня усомниться в Его существовании, а это распятье напоминает мне о том мгновении, когда я впервые обременил им свою шею. И я тогда дал клятву себе, что никогда не усомнюсь в Его покровительстве… А сейчас…, не знаю…наверное я — клятвопреступник…

Я вдруг опомнился и уставился на нежданного пришельца: — Что это я откровенничаю с незнакомым мне человеком? Это следствие опьянения? Нет…, все дело в нем! В его бездонных глазах, его «нереальном» лице… Почему я принял его за подушку, в которую можно выплакаться? Не знаю…

— Так что ты делаешь здесь? Ты что тоже, вроде духовного наставника? Из какой-нибудь соседней части? — спросил я.

Незнакомец искренне рассмеялся, словно услышал удачную шутку.

— Нет конечно же! — он как-то многозначительно посмотрел на небо и потом добавил:
— Я уверен священник, ты примешь правильное решение. А пока прощай! Думаю мы снова встретимся…
— Э-э, не понял… — начал я, — Встретимся? Зачем? Когда…?
— Скорее чем ты думаешь — заблудшая душа.

После этих слов он так же неожиданно удалился, как и пришел — не открыв мне ни своего имени, ни цели визита. Я долго провожал его безразличным взглядом, пока незнакомец в плаще, не скрылся за чередой невысоких деревьев.

Я взглянул на распятье, и тяжело вздохнув — повесил его на шею. Потом не спеша поднялся на ноги и побрел в распоряжение своего блокпоста, где меня уже наверное обыскались. Я подумал: увидят меня солдатики в таком состоянии души и тела — скажут наверное, — «а батек-то выходной у Бога вымолил! Расслабился дескать».

Я ухмыльнулся — жаль мне стало этих молодых, неопытных, верующих…непонятно во что — смертников. Да -да, именно смертников, потому как каждый день патрулирования границ Зоны — сулил уменьшение личного состава блокпоста, как минимум на двух-трех бойцов. И они знали это. И они рассчитывали на меня…

С этими и еще разными другими мыслями — я ступил на пыльную, грунтовую дорогу, в конце которой виднелся шлагбаум, с двумя будками по обе от него стороны. Вот он мой блокпост — благословленный падшим священником.

По дороге, взглядывая на небо, я замечал, что там ничего не менялось: желтый шар все так же медленно катился к горизонту, оставаясь все таким же жарким в союзе с безветренной погодой и абсолютной безоблачностью.

От жары и выпитой браги, (не самого лучшего качества) — я уже стал забывать о странной встречи с незнакомцем. Может оно и к лучшему. Чем меньше людей знало, что я священник — заблудшая душа, тем лучше было для них самих… Наверное лучше.

Немного не доходя до блокпоста, я заметил у его шлагбаума двух солдат — они фривольно расхаживали вдоль него и пускали клубы дыма изо рта. И как всегда антураж их был не по уставу — каски набекрень, «броня» не на них, а в будках, на торсе одна лишь тельняшка, выпущенная поверх штанов, ну хоть автоматы в руках. Жара, что тут поделаешь…

— О, батек! — воскликнул один из них, когда я почти приблизился к шлагбауму. — Ёпа мать, а мы тебя потеряли — ты куда пропал!? — по мере моего приближения, лица солдат, становились все более озадаченными.

Запнувшись на ровном месте и чуть было не распластавшись перед их вопросительными взглядами, я зафиксировал свое тело возле столбика шлагбаума.

— Гулял, с Богом совещался, — смотря куда угодно, но только не им в глаза — икнув, ответил я.

Те переглянулись, пожали друг другу плечами и, один из них многозначительно присвистнул.

— Ну ты даешь батек — ёпа мать, Прокопенко тебе ей богу пистон вставит! Наши уже — ёпа мать — три часа как на ушах, по прилегающей территории ползают! А ты тут, — выхлопом озоновый слой разрушаешь, — солдат улыбнулся и хлопнул меня по плечу, отчего я чуть было не упал. С трудом сплюнув вязкими слюнями и попав себе на ботинок, я сказал:
— Ну дай им Бог здоровьичка!

Солдат, что все время молчал — ухмыльнулся и взял меня за руку.

— Пошли, я тебя до барака доведу — завтра будешь с Прокопенко разбираться…

На ужасной жаре меня сильно «догнало», и мне уже было на все и на всех плевать, лишь бы дали принять горизонтальное положение. А завтра…, да хоть кара небесная! Мне плевать.

Солдат вел меня по территории блокпоста, словно даму под ручку, которая почему-то все время спотыкалась и одаривала остекленевшим взглядом недоумевающий личный состав.

Как я заснул, и что еще делал — помню смутно.

Ни свет ни заря, роту нашего блокпоста — подняли по тревоге. Стар.лей.- Прокопенко бросив на меня отчужденно-осуждающий взгляд, своим отрывистым, звонким голосом — вкратце объяснил ситуацию: из ночного патруля не вернулся экипаж БТРа 13ого блокпоста, что располагался к северу от нашего. Их командир на связь не выходит, и командование приняло решение, отправить на поиски несчастливого экипажа — почему-то бойцов из нашего блокпоста.

На вопрос младшего сержанта Коваленко: — А почему собственно мы? Прокопенко ответил рифмой: «Потому что вы, бля — ОРЛЫ! — и добавил, — Отставить глупые вопросы!»

На самом деле все было проще, координаты последней их связи с 13ым блокпостом — пролегали недалеко от нашего. Вот собственно и вся арифметика.

Солдаты, под громкие ругательства Прокопенко — вошкотились по всему бараку, сонными движениями натягивая «говнодавы» и заправляя койки.

Что касается меня — я наблюдал за всем сквозь назойливую боль в голове, которая еще и сопровождалась головокружением. Организм просил опохмела.

Я напрягся, пытаясь вспомнить день вчерашний — тщетно. Мелькнуло лишь одинокое воспоминание: как я перекрестил штабного повара, выходившего из своей обители, с ведром помоев. Помню, он еще так странно на меня поглядел, и перед тем как я упал перед ним на колени и поцеловал лбом твердую землю — крайне удивленно произнес — «Батек!». Больше мой мозг, ничего не нарыл в своих извилинах. Наверное оно и к лучшему, хотя теперь солдаты как-то странно поглядывали в мою сторону. Может вчера в пьяном бреду, я вслух отрекался от веры в Бога? Не помню.

* * *
Мы мчались по пыльной дороге, сидя в душном чреве БМП. Семеро молодых бойцов угрюмо тряслись и покачивались, глядя то на мое опухшее лицо, то на не веселые лица своих сослуживцев. Все знали, а кто не знал — догадывались, что случилось с БТРом 13ой роты. Но об этом предпочитали молчать, дабы заранее не ломать хрупкую психику молодых.

Я знал всех этих солдат. Я благословил их. Теперь я думаю, что я их проклял…

Мое распятье все еще болталось на моей груди, и это наверное, была единственная вещь, о которой я сейчас не думал. Но думали они, думали, чтобы не думать о них самих.

Наш проводник сидел на крыше бмпэшки, его хриплый голос то и дело доносился до нашего слуха. Он пытался взбодрить анекдотами сидевшего рядом с ним, на крыше, молодого ефрейтора, и когда хриплый голос проводника обрывался, раздавался смех. И этот смех, казалось рисовал улыбки на губах солдат, парившихся в салоне БМП. И глядя на это, моя гнилая душа радовалась.

Проводник был отличным мужиком, веселым и находчивым, и в то же время закаленным страшным опытом потерь. Иногда мне думалось, что это он, должен носить это чертово распятье, обжигающее мою грудь и сердце, скручивающее мою душу.

— Чё притихли, дрищи!? — гаркнул сверху проводник и стукнул прикладом автомата о раскрытый люк. — Скоро приедем бля, узнаем чё у этих уродов из 13ой, опять приключилось! Наверное как всегда мост полетел и рация от жары расплавилась! Ха-ха-ха!

Я увидел как у солдат, на глазах воспарило настроение и боевой настрой. Они словно ожили, стали пошучивать, бравировать.

— Да, — протянул один из солдат, — у этих вечно что-то не так! Всегда 13ый чем-нибудь да удивит, мать его так! — солдата звали Гришка-баклан, жрал много, хотя полнотой не отличался. Сейчас к нему вновь вернулся дар поднимать настроение, нежели пол часа назад.
— А если Контроллер? — тихо вставил Витька-очкарик (пессимист со стажем), заставляя всех спрятать улыбки и подрезать крылышки поднявшемуся настроению.
— Мудак! Чмо очкастое! — процедил Гришка, — Чё ты каркаешь!
— Ежели Контролёр, то у нас билетов нема! — тупо пошутил Димон с дальнего угла бмпэшки, сверкая своей потной, прыщавой физиономией и, передергивая затвор автомата.

Ругань прекратилась и постепенно переросла в непроизвольный смех. Я тоже позволил себе улыбнуться.

Внезапно раздалась автоматная очередь сверху, БМП резко затормозил, срывая солдат со своих мест. Я тоже просеменил по салону, чуть не упав. Потом еще очередь.

— Подъем дрищи, бля! Зомби! А-А-а… — прорычал сверху проводник, спрыгивая с БМП на землю.

Я окинул взглядом лица солдат, они не успели испугаться, они просто исполнили приказ старшего и, адреналин вытолкнул их одного за другим, в открытый люк. Я остался. И я наверное пожалею об этом, потом…

* * *
Я все сидел в БМП, зажав в кулаке серебряное распятье Христа, с наружи раздавались выстрелы и душераздирающие крики… Пули барабанили по стенкам «машины», продолжая каждое попадание — звучным рикошетом.

Я молился еле слышно, мой побелевший кулак все сильнее и сильнее сжимал распятье, пока пальцы не стали маслянистыми от крови…

Закончив молитву я разжал его, и окровавленная символика вновь повисла на моей груди. Такое уже случалось. И не раз.

Череда выстрелов снаружи становилась все реже, пока вовсе не исчерпала себя. Я осторожно поднялся с колен и чуть пошатываясь пробрался по душному салону, к люку гудящего БМП. Упираясь окровавленной ладонью о перекладину лесенки, я осторожно высунул из люка мокрую от жары и пота — голову. Слабый ветерок врезался в мое влажное лицо, неся за собой запах свежести, пороха и смерти… Держась руками за кромки люка, я огляделся вокруг.

Мертвая тишина гуляла среди окружающих деревьев, холмов и накренившихся линий электропередач. Безмолвных свидетели кровавой бойни.

Дальше по дороге — стоял разрешеченный УАЗ, а рядом с ним в кювете БТР тринадцатой роты. Клубы поднятой с земли пыли, еще не успели предаться ей вновь, и мутное марево застилало раскаленную сцену смерти.

Я опасливо озираясь, медленно покинул свое убежище и спустился на землю.

Тут же мой взгляд наткнулся на тело нашего проводника, он ничком лежал на обочине — его пропитанная кровью одежда была задрана, руки раскинуты в стороны и его открытые глаза…, этот взгляд… Он точно смотрел на меня, смотрел словно на предателя!

Я быстро отвернулся и спиной попятился назад, но что-то вдруг коснулось моей головы…

Это была рука ефрейтора, к сожалению не помню его имени — во время перестрелки он находился на БМП, за крышкой люка, поэтому я его сразу и не заметил…

Я попытался стащить тело на землю, но его голова вдруг медленно повернулась ко мне лицом…, и я увидел тот же обвиняющий взгляд…

Его надувающие кровавые пузыри губы — молчаливо зашевелились, словно у выброшенной на сушу рыбы. Я быстро отстранился, завороженно продолжая пялится на него.

Речь была безмолвна, но один его взгляд высказал все лучше, чем любые слова! Почему они все так ужасно смотрели на меня? Или они знали?

Мне стало зябко, ноги превратились в «вату».

Еле удерживаясь на них, я обогнул «машину» и, наткнувшись на тело младшего сержанта Григория Архипова, испытал мимолетное облегчение — я не почувствовал на себе тот ужасный взгляд, которым одарили меня ефрейтор с проводником — потому как у Гришки почти не было лица… Вместо него — зияли три обширных пулевых отверстия.

Я сбивчиво читал молитву, не зная правда зачем это делаю. Ведь я почти отрекся от своей веры, разве теперь молитвы помогут их душам? А разве раньше они помогали?