— И что же тебе надо? — спросил я, вглядываясь в серебристые фасеточные глаза. Лярва, точнее, лярв, так как у него не было яйцеклада, сложил крылья и опустился на землю. Я сидел, не шевелясь. Этот вел себя необычно — не стремился убить меня, и его самки тоже не спешили отложить яйца в моё тело. Так в чем же дело?
   Лярв внимательно смотрел на меня, я — на него. Внезапно он встал и подтолкнул одной из лап мой MP. Я отдвинулся в сторону — что он хочет? Тогда лярв взял оружие присоской и кинул мне его на колени. Нехотя я взял его.

   «Чёрт! Первый раз в жизни вижу, чтобы монстряк хотел устроить дуэль!» — лярв же подошел поближе. Дальше была тишина…

* * *

        Первым, что я почувствовал, было дуновение ветра. Открыв глаза, я чуть было не завопил: земля была метрах в четырех-пяти от меня. То есть, я летел. Летел в объятьях лярва. Неужели я единственный выбрался так далеко от могильника, не был загрызен слепыми псами — и лишь для того, чтобы стать инкубатором для этих тварей? Руки были крепко прижаты к туловищу, так что я мог только трепыхаться, как рыбка в клюве у сапсана. Мои трепыханья не остались незамеченными, и лярв положил меня на дорогу. На дорогу! Это была дорога, ведущая к блокпосту!

   — Черт, парень, так ты же меня спас! — сказал я лярву. Тот стоял, раскачиваясь, и время от времени жужжа крыльями. — Я не знаю, как тебя отблагодарить… Тебе ведь ничего от меня не надо. — мои руки автоматически снаряжали рожок. — Может быть… Лярв отскочил в кусты; я сразу же упал ничком — и вовремя. Огромное тело с громким скрежещущим криком пролетело над нами и взмыло в воздух. Я встал на колено и увидел, как оно разворачивается для следующего захода. Скопа, конечно же. А на меня из кустов смотрели испуганные глаза лярва.

   Я поднял MP и взял скопу на мушку. Она прицелилась, и пошла в пике. Тридцать метров… Руки мокрые от пота. Двадцать… Почему я не убегу куда-нибудь? Десять… Я вдавил в рукоятку спусковой крючок — отдача ударила в плечо — алыми точками по груди и голове рассыпались пули. Я кувырнулся вбок, и скопа рухнула туда, где секундой назад я сидел. Отскочив, чтобы она не достала меня лапами, я достал пистолет, и несколько раз выстрелил альбиносу в голову. Чудовищные лапы подогнулись к груди, и скопа затихла.

   — Hasta la vista, baby! — я злобно плюнул на монстра.

   И во мне не было обычного для меня страха. Тогда я сражался за деньги, за хабар — а сейчас у меня действительно было, за кого драться. За монстрюка, спасшего мне жизнь. Лярв выскочил из кустов и подбежал ко мне, озабоченно гудя.

   — Всё в порядке, парень. — Я потрепал его по голове. — Всё я порядке. Я завалил эту падлу.
   Словно молния меня пронзила мысль: «Я дотронулся до монстра»! И я дотронулся не до мёртвого монстра, и не для того, чтобы его убить. А для того, чтобы успокоить.
   — Пойдёшь со мной?
   Лярв загудел, будто бы соглашаясь со мной.
   — Понимаешь, тебя не выпустят из Зоны. Тебя просто убьют, понимаешь? Так что ты лучше жди меня здесь, а я потом вернусь.
   Перезарядив пистолет, я зашагал в сторону блокпоста.    Лярв остался стоять на дороге.
   — Слышишь, я вернусь! Ты жди! — крикнул я, обернувшись.

   Лярв нехотя поднялся в воздух и полетел к себе.

   У меня защемило сердце — этот монстр до боли напоминал мне немецкую овчарку, которая была у меня. И я готов поспорить, что, когда я уходил, выражение глаз у лярва было точно такое же, как и у моего пса.

Глава 2

   Я все-таки добрался — не до блокпоста, а прошёл чуть в сторону, на базу. У меня были «черные брызги» и штук семь «браслетов», так что хватило на лечение, и еще на кое-что. Но чего-то мне всё-таки не доставало. И я знал, чего, только тщательно скрывал это от себя. Никто не верил мне, когда я говорил о том, что меня спас лярв — это списали на галлюцинации вследствие лучевой болезни. Иришка тоже не верила мне. Она зачастила в город — теперь у нее были деньги на то чтобы посещать модные салоны и покупать себе кучу всяческой совершенно бесполезной мишуры. Она уговаривала меня переехать хотя бы туда, но я молчал.

   Одним вечером ко мне пришел какой-то журналист, доставал меня своими вопросами — действительно ли я видел могильник, опасен ли он, видел ли я лярв, сколько этих монстров я уничтожил… При этих словах я вскочил, опрокинув стул, и схватил журналиста за воротник.

   — Ты, вонючий писака! Лярв спас мне жизнь, понял!.. — я встряхнул журналиста, чтобы он прочувствовал важность момента. — А вы, суки, не хотите этого понять!

   Перепуганный журналист вырвался, оставив в моих руках кусок рубашки и пулей вылетел за дверь. Я осмотрелся, точно придя в себя после долгого забвения. Я купил себе новую мебель, всякие безделушки, но… ничто из этого не приносило мне радости. Потому, что это было не для меня. Да, наверное, именно поэтому я и бежал от той, прежней, сытой и беззаботной жизни — это было не мое. Я просто… хотел найти друга… настоящего, а не такого, который каждый раз перед тем как идти к тебе в гости, проверяет состояние твоих дел, думая, стоит ли идти, или нет. И я нашел его.

   — Паша, ну зачем ты так? Это же некультурно! — в последнее время Иришка завела привычку разговаривать со мной учительским тоном. Я вряд ли менее образованный, чем она, а уж книг, а не дамских книжонок, прочёл на порядок больше. Но только я не кичусь этим, а с простыми людьми и я держу себя просто.
   — Что? — я обернулся через плечо. — Что ты сказала?
   — Это некультурно. — повторила она. — Мы же не такие варвары, как эти…

   Выхваченный из ножен штык-нож пролетел через всю комнату и по самую рукоять вошел в нашу фотографию, висевшую на стене. Расхохотавшись, я сдёрнул с полки новенький «кольт-карабин» и врезал прикладом по стене. На пол полетел брезентовый баул; в него — смена одежды, сухпаек, всякое необходимое в пути барахло… Баул — за спину, карабин — на грудь, поверх разгрузочного жилета. На пояс — нож, мешочек с гайками. Жизнь словно расцвела новыми красками — такое бывает, когда близко подойдешь к «комариной плеши», а потом выбежишь из нее. Распахнув дверь гаража, я сел в старенький «Москвич»; теперь меня ждет одному мне известная тропка, а дальше…

* * *

        Выйдя на ту самую дорогу, к тем самым кустам, я почувствовал себя дома. Именно здесь, а не там — в городе, и даже не там — в поселке на границе с Зоной. А в

Зоне. Улыбнувшись, я вспомнил, как убил скопу, как лярв прятался в кустах… Сев на дорогу, я запрокинул голову к небу — звезды тихо мерцали, и ничто не предвещало зла. Басовитое гудение наполнило воздух; я моментально развернулся в сторону звука и вскинул карабин. На землю садился лярв — тот самый. Не знаю, как я отличил его, но я готов был поспорить на все, что у меня было, что это он. Лярв, смешно покачиваясь на длинных ногах, подбежал ко мне, и ткнулся башкой в плечо. Тогда я разжал руки — «кольт» упал на песок — и обнял монстряка. Так мы и стояли некоторое время — сталкер и лярв. Де юре — охотник и жертва. Де факто — два друга.

— Ну что, братишка, — сказал я, вставая с колен. — Скучал тут без меня, да?

Лярв загудел и игриво толкнул меня.

— Хороший мальчик! — я снова, и уже не в первый раз, погладил лярва по голове. Кожа монстра была очень теплой и похожа на бархат. — Пошли, разведём костёр.

Лярв не испугался огня, только немного отодвинулся; он сидел, щуря свои неземные, словно залитые ртутью, глаза. Потом он взглянул на меня, словно говоря: «Ну что, друг, расскажи, как ты там!» И я начал рассказывать.

Где-то мой голос срывался, где-то я в ярости вскакивал с пня, на котором сидел. Где-то я смеялся. А монстр внимательно слушал, и я поймал себя на мысли, что я говорю не как с не понимающей речи тварью, а как с равным себе созданием.

— Вот такие вот дела, братан. — закончил я рассказ о своей короткой, на данный момент, жизни. — А ты? Почему ты спас меня?

Я не ожидал ответа — ведь у мух, даже если они почти с меня ростом, не бывает голосовых связок, но ответ пришел. Меня затопила теплая волна, и лярв подошел ко мне, смотря мне в глаза. «Первое животное, которое не боится человеческого взгляда!» — я не мог отвести взгляд. — «Животное ли»? Следом за этим пришло ощущение необычайной радости, и я понял, кто такие лярвы, и насколько же мне повезло, что из всех людей в Зоне это необычайное существо выбрало именно меня!..

— Так, значит, ради меня ты бросил свою семью?

Лярв взмахнул крыльями, подняв рой искр.

— Я тоже кое-что оставил…

Только теперь я понял, почему мне было плохо, даже когда были живы Фауст с Джокером, и мы были при деньгах. Ира была для меня, как совершенно ненужный мне якорь. Балласт, неумолимо тащивший меня на дно. Воплощение цивилизации и культуры? Чёрта с два! Воплощение ханжества и лицемерия! Я никогда не вернусь домой. Пускай она катится куда хочет — она знает, где лежит заначка на крайний случай.

* * *

     Зона стала для меня родным домом. Зона, а не мой дом в поселке. А лярв — единственным другом. Я назвал его Зверем. Скажете, безыскусно? Пускай. Я назвал его так не для красоты слова, а потому, что он был им — в наилучшем понимании этого слова. А сейчас я сидим в засаде — жду, когда мимо нас пройдут слепые псы — Зверь был послан разведать непонятный склад на запад отсюда. Но вместо псов моим глазам предстала несколько иная картина. По тропке, спотыкаясь, бежал сталкер — совсем еще пацан, за ним — девушка. А за ними — несколько крысиных волков, возглавляющих стаю крыс. Подождав, пока сталкеры со стаей пробегут мимо нас, я выкатился из кустов и дал по волкам очередь из карабина.

Пара тварей сдохла сразу же, еще три забились в агонии. Сталкеры наконец-то опомнились, и открыли по крысам огонь из своих стволов.

Когда последняя крыса оставила этот хреновый мир, я снял с лица маскировочную сетку. Было заметно, что сталкеры напуганы, но не мной же?

— Тень. — представился я.
— Так ты тот самый дикий сталкер, который ходит с лярвой?
— С лярвом. Можете не беспокоиться, он на людей не нападает.

Знакомое жужжание подсказало мне, что Зверь возвращается. Девушка развернулась в его сторону, в ее руке блеснул вороненый ствол «мини-узи».

— Нет! — я рванулся наперерез пулям… Зверя отбросило назад, пули рванули мне левое плечо. Я выстрелил. И ещё раз. Не отпуская крючок, я смотрел, как брызжет кровь из тел двух сталкеров, как пули вырывают из их проклятых тел куски мяса, как… как умирает Зверь. Отшвырнув карабин, я бросился к лярву. Тот едва дышал, но все же нашел в себе силы дотянуться до меня и пару раз лизнуть раны своим горячим гладким языком. Даже умирая, он все еще думал о том, как спасти меня.

— Держись, держись, не умирай… пожалуйста!.. — шептал я, гладя его уродливую голову. Алая кровь из разорванной груди выливалась на меня, а вместе с ней — уходила и жизнь Зверя. — Не умирай! Не оставляй меня! — кричал я, не понимая, что лярв уже умер.
— Не умирай! Не умирай!

После того, как я вырыл штык-ножом могилу для Зверя и похоронил его, я старательно поработал над телами сталкеров, после чего подвесил их кверху ногами на деревьях. Точно по обе стороны могилы. А на большом белом камне я написал их кровью: «Я убиваю убийц лярв».

В кармане парня была бумажка, которая извещала, что за поимку дикого сталкера грозит большая награда, ручную лярву можно доставить в любом виде. Я злобно хохотал, когда прибивал ему эту бумажку к груди. Я знал, что их обнаружат. И прочтут мое послание. И тогда они будут охотиться на меня, а я буду убивать их. За то, что они убили Зверя.

А потом я разрыдался — лежа рядом с могилой, я впивался пальцами в холодную осеннюю землю и кричал… не помню, что. Я потерял своего самого преданного друга, я потерял его навсегда. Никогда больше мне не прижаться к его теплому боку, не рассказать историю, не услышать жужжания его крыльев, не заглянуть в его волшебные глаза. Зверь, Зверь, лучше бы они убили меня… Потому, что — что стоит жизнь одного сталкера по сравнению с жизнью не испугавшегося смерти ради своего врага? Что значат жизни людей рядом с жизнью лярва, никогда не ошибавшегося и всегда единственно верного?..

— Ты всегда был намного лучше меня…

Автор Little Shadow
2 октября 2003 года

Нежданно-негаданно

А когда осень окрашивает деревья и небо в кровь, то в воздухе появится что-то новое… чувство невидимой и неосязаемой тревоги… И приходят сны… Если так — то уходи, уезжай, улетай их этого проклятого места. Так как эти сны — они о смерти.

Глава 1.

«В город я еще никогда не заходил…» — подумал я, подходя к припятской заставе. — «В Припять. И зачем я вообще пришел сюда!».

Идя по улицам, я сделал то, чего не делал никогда — я опустил оружие. Я повесил на грудь свой верный MP-KA. Потому, что здесь это казалось неуместным. Казалось, что даже ветер молчал в знак уважения к погибшему городу. Молчал и я. Проходя мимо стадиона, я прикусил губу, чтобы сдержать невесть откуда взявшиеся слезы: я увидел кран, стоящий рядом с недостроенным домом. Вроде бы, обычная стройка, каких полно в любом городе — но там я знал, что рано или поздно дом достроят, а здесь… этот дом уже никогда не будет достроен, в него уже никогда не въедут люди… И это было жутко, гораздо страшнее, чем стая псов и даже намного страшнее контролёра. Никто из наших еще не был в Припяти — не успели; да и сама Зона образовалась только год назад, — и никто не мог рассказать мне, что здесь будет так.

Я медленно пошел наверх по рядам скамеек, словно хотел что-то найти… или кого-то… Стоял наверху, подставив лицо ожившему ветерку. Ветер усиливался, погнал по улице сухие желтые листья. А я стоял и смотрел на город. Ощущение было такое, что это всё наваждение, что это неправда, что это не так. На самом деле стоит подождать пару секунд, и я увижу спешащих по своим делам людей, их детей, играющих в скверике, стариков на скамейке…

— Это неправда! — Ответом мне была только тишина омертвевшей Припяти.

Я ещё долго бродил по улицам, ведущим в никуда. Было странно и страшно слышать в городе только звуки своих шагов. Я бродил, сам не понимая, чего ищу. Зайдя в первый попавшийся дом, я поднялся по лестнице, проводя рукой по слезающей лохмотьями синей краске стены… Эта светло-синяя краска, коричневые рассохшиеся перила — все это так напоминало мне мой дом, что на какую-то секунду мне показалось, что это он и есть, и что именно его поглощала атомная язва.

«Не сходи с ума, твой дом за сотни километров отсюда!» — твердил я себе. Мысль о том, что я найду здесь что-то очень важное, не отпускало.

И, вот, передо мной приоткрытая дверь. Металлическая дверь буровато-красного цвета… тяну, ее на себя, зная, что изнутри она будет обита светлой вагонкой. Это должно быть так, потому что так у меня дома. И я не ошибаюсь. Повернул старые заржавевшие ригели. Сняв в коридоре кирзачи — непонятно, зачем, ведь уже все равно, наслежу ли я, или нет, — я надел на ноги химзащитные бахилы и прошел в комнату. Все вещи остались на своих местах — мародеры почему-то пощадили эту квартиру. Счетчик Гейгера предусмотрительно затрещал, но я все же рискнул подойти к полкам с книгами. Книги были интересными — откровенно говоря, я ожидал дамских романов, или не менее дурацких советских «блокбастеров». Дюма, Гейне, Зотов…

Я заворожено переворачивал слипшиеся страницы.

Между книгами я заметил несколько тетрадок — стандартных; в таких же я писал в школе, когда еще учился в начальных классах. Руки сами взяли их — все равно на мне перчатки — и открыли первую из них на первой странице; открывать пришлось осторожно — бумага отсырела и расползалась. Тетрадки оказались дневником ученицы девятого класса местной школы — ее звали Снежана.

Скинув на пол рюкзак, я уселся в кресло и стал читать — все равно ведь надо было как-то убить время. Вначале я просто пробегал взглядом страницы, потом достал банку консервированного молока и стал читать уже внимательно. Предо мной, как в убыстренном воспроизведении проходила жизнь человека из брошенного города — ее мечты, печали, радости… какими бы маленькими и незначительными они мне не казались, они были живыми. Так я и сидел, сам словно аномалия — человек в плотном камуфляжном комбинезоне с наглухо закрытым капюшоном, защитных очках и «лепестке» в практически жилой квартире. Да, квартира была почти жилая — как будто бы хозяева еще не пришли, а я — просто гость, ждущий их.

Я аккуратно положил тетрадку на журнальный столик и с рюкзаком в руке направился на кухню. В раковине стояла поросшая плесенью посуда — видимо, хозяйка квартиры только-только собиралась помыть посуду после ужина, как случилось непоправимое. Смахнув рукой пыль со стола — наверняка радиоактивную, я вынул сухпаек и стянул осточертевший «лепесток». Жуя и глотая безвкусные пищевые концентраты, я размышлял, что бы сказали обитатели этой квартиры… этого дома… города, если бы к ним заявился бы человек в скафандре, с автоматом, и сказал, что скоро они начнут умирать, а потом — живые позавидуют мертвым. Наверное, люди посмеялись бы. Они были уверены в том, что Советская власть приручила атом, поставив его на службу людям, и именно эта уверенность погубила их и многих других.

Глава 2.

На улице быстро темнело, и мне пришлось зажечь свечу, чтобы я мог читать дальше. Внезапный порыв ветра задул огонь, и я с проклятьями полез за фонарем. Тот долго не хотел включаться, но, после сильной встряски, заработал. Я оглянулся, думая, чем бы закрыть разбитое окно, и мой взгляд наткнулся на альбом для фотографий, валявшийся на диване. Недолго думая, я сорвал с него обложку — картон в советские времена делали отличный — и застыл. С первого же листа на меня смотрело лицо русоволосой курносой девчушки. Снежана — я сразу же понял это. Словно устыдившись, я кое-как приладил обложку на место и достал из рюкзака пенку в полиэтиленовой капсуле. Вытряхнув пенку, я повесил ее вместо истлевших занавесок и прикрепил снизу креслом. Потом снова зажег свечку.

Снаружи прогрохотал гром — неплохо, значит, дождь смоет пыль или, хотя бы, прибьет ее. Значит, завтра можно будет выйти без повязки.

— Что же ты так, Снежинка?.. — обратился я к альбому. — Что же тебя угораздило-то здесь родиться? А так — глядишь, была бы жива. — почему-то я был уверен, что она погибла. — А, может быть, ты жива? Или, все-таки, умерла от лучевки, всеми забытая, где-нибудь в больничном коридоре?

Я вспомнил, как государство «заботилось» о тех, кто пострадал от Взрыва. Нам всем говорили, что это «просто» резко просел недостроенный саркофаг, и полыхнула какая-то часть топлива, плюс радиоактивные осадки…

Я, откровенно говоря, в это не верил. Да и никто из «Снежных Волков», нашей банды, тоже. Государство всегда скрывало от нас свои промахи — вспомнить хотя бы ту же ЧАЭС, мощный выброс на ЛАЭС, авария Уральской АЭС… И обо всем мы узнавали от наших соседей по Европе.

— Вот так вот, Снежа. Были бы наши толстомордые малость порасторопнее, было бы все по-другому, верно?

Комнату осветил мертвенно-бледный свет ударившей вблизи молнии. Я листал страницы альбома, разглядывая заплесневелые черно-белые фотографии. Снежана оказалась симпатичной. Нет, она не была ослепительной красавицей с голливудской улыбкой, а просто — милой девушкой. Меня внезапно охватила странная, тягучая тоска — такое бывает, когда надолго расстаешься с близким тебе человеком.

— А мы ведь с тобой даже и не встретились, а уже расстались. — Я усмехнулся и тяжело вздохнул. — А, знаешь, ведь у нас много общего. Ты извини, что я твой дневник без спросу читаю, ладно?

Эта привычка — разговаривать сам с собой выработалась у меня за месяцы одиночных походов по Зоне. Я всегда ходил один после того, как мой лучший друг попал в «мясорубку» — потом я несколько часов ползал по грязи, ища куски его тела, чтобы похоронить. И я дал слово самому себе, что никогда не возьму с собой напарника. Как бы тот не просил.

Гроза все бушевала — пенка хлопала на ветру, впуская в комнату капли дождя, — но я отодвинул свое кресло подальше от окна, и продолжил читать. Я читал запоем, за минуты проживая вместе с ней месяцы. И вот, у меня в руках осталась последняя. Ее я читал особенно долго, стараясь растянуть время до расставания. Когда до конца осталась пара страниц, я не стал их читать. Пусть это будет не сейчас. А сейчас я устроился на полу, завернувшись в спальник, и заснул под отблески уже уходящей грозы.

* * *

     Снежана шла по улице, весело помахивая рюкзачком. Был такой солнечный апрельский день — ни одной тучки на синем-синем небе, пели птицы, снег уже весь растаял. Вдруг она резко остановилась: на обочине трассы, ведущей к АЭС, стоял старенький «Москвич», а на капоте сидел человек. Он был очень странно одет: в тяжелые военные ботинки и пятнистый комбинезон; лицо скрывали капюшон и очки, на груди болтался респиратор. На плече у человека висел необычного вида автомат — совсем не как у военных, которых девушка видела на станции.

Человек встал с капота и, сняв автомат, подошел к ней.

— Здравствуйте. — Снежана с интересом смотрела на незнакомца.
— Здравствуй. — его голос был усталым и хриплым. Девушка заметила на его предплечье необычную эмблему: перечеркнутое красным изображение мирного атома. Незнакомец поднял очки, и Снежана удивилась его невыспавшимся и воспаленным глазам. — Куда ты идешь?
— К папе, на станцию. — почему-то девушка знала, что она может доверять этому человеку. — У меня есть пропуск, сейчас… — Снежана полезла в рюкзачок — каким же маленьким он был по сравнению с баулом незнакомца.
— Не надо. — он посмотрел на нее с какой-то огромной грустью во взгляде. — Просто…

Глава 3.

Я проснулся от собственного крика; спальник был мокрым от пота. Во сне я мог бы задержать ее, не дать ей пойти на ЧАЭС. — Черт, да это же просто сон! Что-то ты, парень, совсем расклеился… Машинально взглянул на часы — семь часов утра. Пора вставать. Наскоро перекусив сухпайком, я закинул на плечо пистолет-пулемет; потом подумал и вынул из баула обрез двустволки — все пригодится. Перед зеркалом, висящим в коридоре, я почему-то задержался. В голове как будто свербило: я что-то забыл, забыл что-то важное.

«Ключи!» — вспомнил я. — «Надо снять ключи с гвоздика и взять их с собой!». Эта мысль пришла ко мне совершенно случайно, она была словно рефлекс.

— Да, давно я не закрывал за собой двери. — грязный ключ с трудом повернулся в замочной скважине.

Шагая по заросшему травой тротуару, я думал, с чего мне начать. Вообще, я пришел в Припять для разведки. Надо было отметить на карте логова монстров, приблизительно оценить их популяцию, найти хорошие места для перевалочных баз и все такое. Дело несложное: монстры в Зоне — одно название. Тоже мне, монстры! Собак с заросшими глазами я выношу вообще элементарно, а для крыс специально ношу с собой пару «коктейлей Молотова».

Проходя мимо магазина, я бросил взгляд на разбитую витрину — внутри было полно грязи и сухих листьев. Пусто… Ни одной собаки, ни даже вездесущих крыс. Хотя… Что за шорох там, за углом дома? Взяв MP наизготовку, я осторожно перешел дорогу — ничего. Обычная АЗС, на которой стоит всеми забытый белый «Москвич». Счетчик застрекотал. Я хмыкнул: машина могла быть на ходу. Несмотря на то, что краска и обнажила ржавчину корпуса, а фары вместе с дуплексом отсутствовали как класс, но капот был не вскрыт, да и все колеса были на месте. Даже дворники — и те остались. Хотя… наверняка пол весь развалился или цилиндры проржавели вусмерть. — Ого! — ключи были в замке. Я открыл дверь и штык-ножом стал срезать виниловое покрытие сидений; вырвал и набивку — остались только остовы кресел. Зачем мне лишний фон? Бензина с маслом оставалось на самом дне, но я и не надеялся на то, что эта колымага хоть как-то отреагирует на мои движения. Однако, глушитель, громко хлопнув, выбросил облако гари — хорошо хоть не отвалился, а мотор заурчал.

Потратив с полчаса на то, чтобы заправить «Москвич», долить масла, воды и тормозной жидкости — подземные цистерны АЗС были еще наполовину полными, — я завел машину и по-хозяйски залез в бардачок. И тут же резко затормозил. В бардачке лежала фотография Снежаны. Так в чьей же машине я сижу — ее отца, или, может быть, парня? Хотя нет, в СССР в таком возрасте машины еще не водили, значит, отец.

«Наверное, ехал заправиться, как тут все и произошло». Я попытался представить, как все это было: под давлением воды слетает крышка реактора, взрыв, пожар, операторы… На фото Снежана стояла, видимо, на школьных ступенях — с цветами, улыбающаяся. Выпускной экзамен из девятого класса? Да нет, рано. Может быть, день рождения, или восьмое марта? Я положил фотографию во внешний карман.

Покружив на машине по району, я поехал домой. Обнаружил несколько стай слепых псов и крыс… Стоп! Я же сказал: «домой»!

«Твой дом далеко отсюда, это — не твой дом, это просто квартира, в которой ты спишь!» — и было непонятно: не то я констатировал факт, не то уговаривал себя.
Привычно открыв дверь, я поймал себя на мысли, что хочу поздороваться. Я сел на пол и обхватил голову руками.

— Что же со мной такое? — простонал я. — Что же такое происходит? Что это? Что со мной?

Пошатываясь, как пьяный, я ввалился в комнату и взял с полки последнюю тетрадку. Я должен узнать, я должен прочесть, что же там, на последней странице!

«25 апреля, вечер. Сегодня я пойду к папе на работу, и останусь с ним на ночную смену! Ура! Он уже давно обещал показать мне станцию, и вчера выписал пропуск! Интересно, какое лицо сделается у Верки, когда я ей расскажу, что была на АЭС? Хотя, конечно, это страшно. Мне всегда очень страшно, когда папа уходит на работу. Я знаю, что станция хорошо оборудована, но я все время вспоминаю один случай: я спросила у учительницы, может ли случиться то, что было в Японии, у нас. Она ответила, что да. В тех бомбах был атом, и в нашей станции — тоже. Иногда мне хочется уехать отсюда. А, может, это всякие глупости из-за возраста, как говорит мама».

Мое сердце сдавило свинцовыми плитами. Значит, вечер двадцать пятого… Когда Снежана доехала до станции, все еще можно было остановить, но никто этого не сделал. Так что она осталась на обреченной ЧАЭС…

* * *

  Я сижу за пультом — конечно же, на посту оператора АЭС. Замигала одна из красных ламп, и я знаю, что это значит: срочно прекратить эксперимент. Смотрю на часы — 01:23:31. Слишком поздно. Уже слишком поздно. — Опускай стержни! — слышится сзади женский голос. Я оборачиваюсь — ко мне бежит Снежана. — Опускай, скорее! — Это бессмысленно… — но я все равно ввожу графитовые стержни в реактор.

* * *

  С собой я не взял ничего, только несколько фотокарточек Снежаны. Заведя «Москвич», я со всей скорости рванул к станции Янов, а оттуда, по трассе — к АЭС.

— Я найду тебя! — шепчу я. — Я найду тебя!..

Вот и АЭС, вот и тот самый злополучный четвертый блок. Снеся бампером шлагбаум со знаком «STOP», я затормозил перед самым саркофагом. Я знал, что он не достроен до конца, и что я все равно найду лазейку, чтобы войти в него.

«Черт, как же болит голова!» — я вылез из машины и побрел к блоку. Не дойдя до саркофага пары шагов, я остановился.

— Привет.

Я поднял голову и увидел ее. Снежину. В том же самом летнем платье и босоножках, с тем же самым рюкзачком.

— Привет. — язык еле ворочался, словно ватный. — Я так долго тебя искал…
— Я знаю. — девушка улыбнулась. — Сядь, отдохни.

Она сама села на какой-то металлический обломок, и жестом пригласила сесть меня.

— Хочешь минералки?

Я кивнул. Тогда девушка вынула из рюкзака бутылку «Боржоми», открыла и протянула мне. У воды был горький металлический привкус.

— Отдохни, сталкер. — Снежина с жалостью погладила меня по плечу. — Отдохни. Ты уже достаточно много искал в своей жизни.
— Кто ты?
— Я? Я Зона.
— А… она?… — В голове постепенно нарастал гул.
— А она, как и некоторые другие — со мной. Понимаешь, я же родилась не тогда, когда вы меня впервые увидели, а еще в 1982 году, с первым выбросом.
— Я… я… — дышать становилось все труднее — лёгкие как будто бы кололи маленькие иголочки.
— Я предлагаю тебе выбор. Или ты уходишь — и я отпущу тебя, или ты остаешься с ней, но ты уже будешь моим.
— Обещаешь? — Я уже не мог сидеть на обломке, и тихо сполз с него на асфальт.
— Обещаю.
— Да. Твой.
— Тогда — выпей, сталкер, выпей до дна. — Снежана приподняла мне голову и поднесла к губам бутылку. Я пил, и пил, а когда вода закончилась, то меня скрутило судорогой. Я катался по асфальту, выблевывая кровь, а, сквозь уже не гул, а рев, услышал: — «…вода из пруда…»

Эпилог

Из БТРа вышли люди в свинцовых скафандрах, и осмотрелись.

— Все чисто, товарищ полковник.
— Отлично, двигайтесь дальше.
— Товарищ полковник, вижу раненого гражданского!
— Окажите первую помощь, и вызовите медиков. Солдат подбежал к невысокому толстенькому мужчине в лохмотьях, зажимающего рану на руке, и его тут же как будто сдавило огромным прессом. Скафандр лопнул, а мужчины — и след простыл. Сержант был опытным бойцом, и сразу понял, что с ЭТИМ его группа бороться просто не готова.

— Отходим! Бегом к броне!

Солдаты бодрой рысью, насколько это возможно в скафандрах, двинулись к машине. Рядом с ней валялся водитель, терзаемый стаей слепых псов. На водителя скафандр не полагался.

— Какого черта он выперся из машины? — прорычал сержант, опустошая рожок в монстров. — Быстро, внутрь!

Внутри оказалось, что не хватает еще двоих.

— Ждать не будем, отступаем! — по-военному скомандовал сержант, стаскивая шлем.

* * *

     БТР несся по дороге, поднимая клуб пыли, за что в другой обстановке сержанта бы не похвалили — пыль-то ведь активная. Внезапно он остановился, стал пятиться в сторону обочины, и тут же заговорил башенный пулемет, стреляя во все стороны.

— Но товарищ сержант, там же люди!
— Какие, м… твою?..
— А-а-а-а! Духи!
— Ничего не понимаю. — прокомментировал полковник. — Что там творится?