Ближе к утру опять разнылось измученное артритом колено – опять погода меняется. Савельич долго ворочался на топчане, пытаясь устроиться поудобнее и ещё немного поспать, но тщетно. Наконец, с грустным вздохом, старик откинул в сторону заплатанное одеяло, и теперь просто сидел, спустив ноги вниз. Самодельное спальное место располагалось довольно высоко над уровнем пола, а потому на спуск требовалось некоторое время. Печка, дрова в которой прогорели ещё ночью, едва согревала небольшую избушку остатками тепла. На окошке шевелилась от проникавшего сквозь щели в раме сквозняка плотная тряпка-занавеска. По потолку пробежал кто-то мелкий, громко тукая лапами о плохо обструганные доски. То ли птица, то ли мышь – разве ж разберёшь их теперь?
Савельич всё-таки собрался с духом, и сполз с топчана вниз, кряхтя натянул на мозолистые ноги старые валенки, накинул на плечи длиннополую меховую куртку, подаренную в прошлом году старшим сыном, тяжело шаркая ногами, дошел до входной двери. Отсыревшая за зиму дверь, как обычно, подалась не сразу. Лишь после двух или трёх рывков она соизволила приоткрыться, пустив внутрь жилья холодный мокрый сквозняк. Старик зажмурился, вбирая свежий воздух, пахнущий рыхлым талым снегом. Утро встретило его песней ветра в голых ветвях деревьев и гулкой дробью дятла где-то в отдалении. Привыкнув после полумрака жилища к уличному свету, он, наконец, решился открыть глаза. Старость наградила этого мужчину сильной дальнозоркостью, а потому ближние предметы расплывались перед его взором мутными пятнами. В отличие от дальних, которые были видны во всех подробностях. Сомнительное приобретение, но сейчас пожилой человек наслаждался возможностью осмотреть окрестности.
Когда-то, много лет назад, он настоял на том, чтоб построить свой небольшой домик на вершине холма, и теперь возможность полюбоваться открывающейся внизу картиной стала едва ли не единственной радостью жизни. У подножия холма, возле речки, сейчас ещё засыпанной чуть подтаявшим снегом, лежал небольшой посёлок «лесных», как их называл про себя Савельич. На поселковой улице начиналась привычная утренняя суета. Вот, прошла куда-то с ведром хозяйка крайнего дома, а вот, громко хлопнув дверью, высыпала наружу троица мелких сорванцов – чьё-то счастье в эти сложные времена. Тихая, мирная картина. Если забыть, что буквально в паре километров севернее начинаются плотные, враждебные человеку Лесные заросли. Кто-то другой может быть и побоялся бы селиться так близко от опасной зоны, но эти, похоже, научились жить с Лесом если не в мире, то, по крайней мере, без открытой войны. Но, на то они и «лесные»…
Себя Савельич смелым не считал, хотя от его избушки до Опушки было, как говорится, рукой подать. Просто жил, предпочитая не вспоминать прошлое, в котором слишком много всего случалось, о чем и вспоминать лишний раз не стоит. Как и соседи, поселившиеся у холма, относился к Лесу уважительно, и Лес платил ему той же монетой.
Ветер на секунду затих, а потом сменил направление. Теперь он дул со стороны зарослей, делая лесные звуки и запахи более отчётливыми. Пахло хвоей, тяжелым душноватым запахом багульника с Тёплого болота, едва заметно оттенённым отголосками ядовитого тумана, обосновавшегося с прошлого года в ближайшей топи. Раненым зверем протяжно стонала надломленная сухая сосна. Непривычного человека этот звук мог бы очень сильно напугать, но старик даже не обратил на него внимание. Сейчас он всматривался в полумрак, затаившийся под кривыми еловыми лапами. Что привлекло старика в этом неспешном театре теней, он и сам не смог бы сказать, но взгляд упорно возвращался в одно и то же место. Что там? Старый сухой пень, а может ещё что? Савельич присмотрелся внимательнее. Более плотная тень чуть шевельнулась, и стало понятно, что это высокая тощая фигура. Лица видно не было, но мужчина ощутил на себе внимательный взгляд. Существо смотрело на него, не отводя взгляда, минуты три, а потом неспешно растворилось среди теней. Старик вздохнул.
- Леший проснулся… Весна скоро…