- А? Что вам опять, шнурки!

- Расскажи что-нибудь!

- Да, расскажи! Про Хлипу расскажи, ты же знал его, ходили же вместе!

- Знал... А почему - знал? Знаю...

- Так пропал он в Зоне. Вон сколько времени прошло, как никто о нём ничего не слышал.

- Так и что с того? Не мог он пропасть. Сталкер, о таких говорят, от Бога. А он даже не от Бога, он - от Зоны. Любит Она его, потому вреда не причинит, точно говорю. А что никто не слышал давно - знать, так надо. А коли Зоне угодно будет, так и услышим ещё. Отстаньте на сей раз...

 

     *          *          *

 

   Неслышно, тёмная на тёмном, от кустов за чертой света от костра отделилась тень и растворилась в ночи.

   Того, кого многие знали как Хлипу, всё ещё тянуло к людям. Всё ещё хотелось посидеть у костра, послушать незатейливые сталкерские байки, хотелось взять в руки гитару и излить сердце в песне... Отойдя на безопасное расстояние человек, которого раньше звали Хлипой, повернулся спиной к далёкому костру и решительно двинулся прочь. Его ждали.

 

     *          *          *

 

   История эта началась давно. Настолько давно, что мало кто мог проследить все её хитросплетения и перипетии. И уж тем более - связать одно с другим.

   В тот роковой сентябрьский день 12-летняя Глашка Хлипко, как и все пионеры их сельской школы, помогала на уборке урожая. Спасла её случайность - мелкая ссора с подружками, переросшая в бурные детские слёзы, пересидеть которые девчонка решила в полуразвалившемся сарайчике неподалёку. Поэтому она не увидела, как на небе возникло второе солнце, и смогла сохранить зрение - в отличие от тех, кто оставался на улице. Брызнувший изо всех щелей пронзительно-белый свет всё же не выжег ей сетчатку. Потом был страх, отчаяние, переезд. Взять не разрешили ничего, заставили долго мыться, обрили волосы и выдали казённую одежду. Потом - снова переезд, уже к дальней родне на Украину, на зелёные берега реки Припять. И тревожный шёпот взрослых по ночам. И категорический запрет матери на все разговоры. И быстрая смерть отца...

   Через десять лет после того дня Глашка (а теперь уже Аглая) родила дочь, которую назвала модным по ту пору именем Альбина. Мужа у неё не было. Парень, с которым она прижила дочь, только пожал плечами - Да не нужна ты мне, как жинка. Вы, которые с-под Челябинска, порченые какие-то, про вас всякое толкуют... Так и росла Альбина Хлипко байстрючкой. Характером она была угрюма, неразговорчива, дружбу особо ни с кем не водила, на оскорбления ровесников не реагировала и её скоро оставили в покое, предпочитая не замечать. И кто позарился и как уговорил - о том никому неведомо, даже матери своей Альбина ничего не говорила. Да и, похоже, сама не догадывалась. А когда в апреле 86-го на берегу Припяти рванул реактор атомной станции, не до того было со всей суматохой переселения. Аглая, второй раз в жизни лишившись и угла и всего нажитого, уехала с 19-летней дочерью в маленький сибирский городок. А через полгода стала бабушкой. Внука назвали Алексеем...

 

     *          *          *

   Своё прозвище Лёшка Хлипко получил сразу при рождении. Появился он на свет намного раньше положенного срока и гуманные медики решили не продлять его мучений на этом свете, отказавшись проводить реанимационные мероприятия нежизнеспособному младенцу весом меньше килограмма. Однако, пролежав несколько часов, голодное дитя заявило о себе писком чуть не в ультразвуковом диапазоне, спровоцировав головную боль у медперсонала. Старая нянька отнесла его к Альбине, велев покормить. Та безучастно, как робот, приложила к груди маленькое, страшненькое существо размером с котёнка, которое, тем не менее, жадно присосалось и начало есть. 

- Надо же, такой хлипа с виду, а живучий! - сказала нянька, - как назовёшь?

- Алексеем.

 

   Рос Лёшка уродцем. Был он чуть не в половину меньше своих сверстников, с крупной головой, оттопыренными ушами, непослушной, чёрно-буйной, кучерявой шевелюрой и вечной улыбкой во весь щербатый рот. И именно эта его щербатая улыбка шире плеч располагала к нему абсолютно всех окружающих. Неоднократно уличная шпана собиралась "попинать мутантика", но стоило ему приблизиться и улыбнуться, как враз забывалось, для чего собрались, и мальчишки наперебой предлагали Хлипе помятые ириски или зелёные яблоки, дружески трепали по вихрам, звали покатать на велике... Была у Лёшки и ещё одна странинка. Он мог прослушать раз-другой любую песню, хоть по радио, хоть с пластинки, на любом языке, и потом совершенно точно перепеть её. А голос у него был, как серебряный колокольчик и пел он охотно и с удовольствием, стоило только попросить. И тогда не замечали люди ни тщедушного тельца, ни непропорционально большой головы и слишком близко посаженных глаз под валиком надбровных дуг - этого мальчишку любили все. 

   Когда минуло Лёшке семь лет, Альбина привела его записывать в первый класс. Учителя и директриса с сомнением смотрели на мальчишку, по росту - не более четырёхлетки. И кто-то из учителей спросил - Мальчик, а что ты умеешь? - Я умею петь, - ответил Лёшка. И, не дожидаясь приглашения, чистым, как слеза ангела, голоском, запел:

 

Che bella cosa, e na iurnata e sole,

L'aria serena doppo me tempesta!

Pell'aria fresca pare gia na festa,

Che bella cosa e na iurnata e sole!

 

Ma na tu sole, chiu belo oi ne,

O sole mio, sta infronte a te,

O sole,o sole mio, sta infronte a te,

Sta infronte a te...

 

   Естественнно, зачислили его без разговоров и на ближайшие несколько лет в школе были решены проблемы, кому встречать гостей, разные комиссии и инспекции, а девчонки раздали друг другу немало щипков и тычков, ссорясь, чья очередь поздравлять Лёшку с тем или иным праздником...

   И только самым близким людям - матери и бабушке - не было никакого дела до его талантов, да и до него самого. Явился, **************! - ворчала Аглая, когда мальчишка прибегал домой с улицы. Мать же, вообще, казалось, не замечала его. А уж о том, чтобы обнять и приласкать - вообще речи не шло. Но, на удивление, рос Хлипа общительным, весёлым, и всю любовь людскую, недополученную дома, благополучно и с лихвой получал на стороне. 

   К пятнадцати годам Лёшка обзавёлся лирическим тенором довольно редкого тембра и стал подумывать о певческой карьере и поступлении в консерваторию. Однажды за обедом, когда домашние были в более-менее добром расположении духа, он осмелился поделиться с ними сокровенной мечтой. Мать, по своему обыкновению, промолчала. Баба Глаша презрительно фыркнула:

- Ты в зеркало на себя давно смотрел?

- А что такого? - возразил Лёшка, - вон, Соткилава, и ростом маленький, и на лицо - что та лягуха, а как поёт...

Мать оторвала отсутствующий взгляд от тарелки - Не ерунди. - и снова замолкла...

   Кроме пения у паренька была ещё одна страсть - иностранные языки. Учителя в школе только что не молились на него, так быстро он всё схватывал и понимал. Занимались с ним кроме программного английского немецким, французским и испанским, прочили ему филфак - любой ВУЗ рад будет принять такого полиглота. Подработав и купив у кого-то из одноклассников побогаче старенький комп, Лёшка самостоятельно одолел кроме всего итальянский и собирался было обратить взор на восток, но тут появился Жорка...

 

   Однажды, во время занятий в школе, его вдруг охватило безотчётное чувство тревоги, будто что-то случилось. Что-то плохое. С кем-то из близких...

   Еле досидев до звонка, мальчишка сорвался и бегом помчался домой. Бабка Аглая сидела у окна со своим неизменным вязанием.  Увидев влетевшего, запыхавшегося Лёшку, бросила - Явился, шлюхин сын... Лёшка оторопел и осмотрелся. Матери дома не было.

- Баба Глаша, а где мама? - с волнением спросил он.

- В больницу увезли. Мало ей тебя, ещё одного выродка на мою шею посадить решила!

- Я не понимаю! - Лёшка почти кричал от раздиравшего его чувства тревоги, - Что с мамой?!

- Рожает она! Уж и не знаю, кто на неё, такую, позарился... - но парень уже вылетел за дверь и во весь опор понёсся к старенькой, облезлой городской больничке...

   В приёмном покое, после того, как он назвал фамилию, как-то странно посмотрели, однако выдали застиранный халат и проводили в палату. Мать лежала бледно-серая, чуть живая. И рядом, в кроватке, больше напоминающей тележку из супермаркета, виденную в каком-то фильме, копошился и пищал маленький, сморщенный младенец. Он копошился всё активнее, писк его становился всё громче, а мать, измученная родами, не могла даже пошевелиться. Лёшка осторожно поднял на руки удивительно лёгкое тельце, завёрнутое в серую, казённую пелёнку, прижал к себе и, покачивая на руках, стал рассматривать. Малыш был карикатурной копией его самого: непропорционально большая, лысая головёнка, близко поставленные маленькие глазки непонятного цвета, странно выпуклые виски и лоб... 

   У него на руках ребёнок на время затих. Он смотрел на Лёшку, смотрел внимательно, как вряд ли смотрят младенцы. Но Лёшка не имел опыта общения с младенцами и ничего не заметил.

   Громыхнув о стену, распахнулась дверь. Решительным, почти строевым шагом в палату вошла врач и, протянув матери какие-то бумаги, приказным тоном велела - Подписывайте!

- Что это? - голос матери шелестел, как прошлогодняя трава.

- Как что, заявление об отказе от ребёнка! - в голосе докторши сквозило презрение и непрекрытое раздражение.

- Я не хочу...

- Что значит - не хочу?! - зав. отделением почти кричала, - Вы в своём уме - оставлять себе ЭТО! Вы же видели его!

- Это мальчик? - неожиданно вмешался в разговор Лёшка, - у меня теперь есть брат?

- Нет у тебя никого - оборвала врачиха, - это вообще не пойми кто! - и обернувшись к матери, закричала - Подписывайте же, чёрт вас побери!

От её крика успокоившийся на руках у Лёшки ребёнок зашёлся пронзительным криком. Сморщенное личико его перекосилось и посинело от натуги. Голову словно обручем сковала непонятно откуда взявшаяся боль. Лицо матери стало совсем серым, докторша стиснула виски руками и закричала на Лёшку - да заткни ты этого выродка!

- Не могу! Вы его пугаете! Перестаньте кричать, неужели вы не видите, что маме плохо? И не смейте требовать у неё отказ, мы не оставим его, это мой брат, вы слышите, МОЙ БРАТ!!! - головная боль вдруг схлынула, словно грязь, смытая струёй чистой воды. В сознание вдруг ясно ворвалось чувство страха, голода и... доверия к нему, что ли. Он не мог этого объяснить. Вместо этого сказал - Малыш голодный, его надо покормить, а мама не может...

   Спустя несколько минут он сидел, неуклюже держа в одной руке ребёнка и пытался покормить его смесью, принесённой медсестрой. - Кушай, Жорка, кушай, набирайся сил, скоро я заберу вас с мамой домой...

   Через несколько дней он действительно забрал и мать и братишку домой, наивно полагая, что всё плохое уже позади. Но впереди его ждал кошмар...

 

   Появление на свет Жорки, похоже, обрадовало только Лёшку. Весь остальной мир был настроен, мягко говоря, негативно. В маленьком городке вести и сплетни разлетаются с поистине космической скоростью. И при первом же купании малыша стало ясно - почему. Почему зав. отделением настаивала на отказе от ребёнка. Почему шептались кумушки-соседки, завидев его и мать. Почему баба Глаша бранилась по-чёрному. Жорка был инвалидом от рождения. Помимо крупной уродливой головы и хилого тельца у него на руках было по четыре пальца, соединённых кожистой перепонкой, а на ногах - всего по три. Мать приходила в себя трудно и вся забота о малыше навалилась на пятнадцатилетнего паренька, тем более что, как выяснилось, ребёнок вёл себя тихо только в его присутствии.

   Школа полетела под откос. Лёшка пропускал иногда целую неделю занятий и при этом валился с ног от усталости. Жорка не спал больше часа подряд, а проснувшись начинал кричать так, что ломило виски и всё плыло в глазах. Лёшка укачивал его на руках, напевая ему все песни, что приходили на ум, уже не задумываясь, на каком языке он поёт. Стоило малышу заснуть, Лёшка падал около него и отрубался, но через час всё начиналось снова. Школу он, всё же, посещал иногда. Но редко просиживал больше двух уроков подряд - под окна класса прибегала соседка и звала его домой. А дома был синий от крика Жорка, бранящаяся на чём свет стоит бабка и серая, безучастная ко всему, мать.

 

   В один из дней Лёшка не выдержал и заснул на уроке. Не специально, просто не выдержал измученный организм и парень просто тихо отключился, уронив вихрастую голову на скрещенные руки... Из омута сна его выдернуло чувство тревоги, близкой опасности, окатило волной панического страха, почудилось, что кто-то зовёт его на помощь, зовёт отчаянно и безнадёжно...

- Жорка!!! - парень кошкой метнулся через парту. Бежать по коридору - потерять время. Лёшка махнул напрямик, через окно, бросив сумку с учебниками и тетрадками - не до них сейчас - и стремглав понёсся к дому, чуть не влетев под колёса какой-то машины на перекрёстке.

   Дом встретил глухой тишиной. На подкашивающихся ногах он вошёл в комнату. У окна сидела с неизменным вязанием бабка. Горло вдруг стиснула невидимая лапа. 

- Где? - сипло выдохнул Лёшка.

- Что - где? - не прерывая своего занятия, спросила Аглая.

- Где Жорка... Куда вы его дели?

- Какой такой Жорка? Не было никого. Чего ты мелешь, или умом тронулся, выродок?

- Мама! - Лёшка метнулся было к матери, но наткнулся на её безучастный взгляд, словно на стену.

   Он метался по дому, пытаясь найти хоть что-то, напоминавшее о Жорке, но тщетно. Исчезло всё. Не было пелёнок, распашонок, бутылочек, простенькой погремушки, купленной для брата, исчезли коробочки с детским питанием, пропал даже сам детский запах, перебитый резкой вонью дезраствора... Исчезли даже редкие фотографии из компьютера. Соседи молчали, отводили глаза. И повисал в воздухе вопрос: "А был ли мальчик?" И только несколько дней спустя, в самом дальнем углу под столом Лёшка случайно нашёл завалившуюся туда белую пластиковую ложечку-дозатор от детского питания. Это было единственное свидетельство того, что мальчик всё же был. Зажав ложечку в кулаке, Лёшка рухнул лицом в тощую подушку и беззвучно зарыдал - последний раз в этой жизни. Детство закончилось...

 

     *          *          *

 

   После этого случая в парне что-то сломалось. Словно умерла часть его души. Он больше не пел и не заводил речей о певческой карьере, только усердно штудировал и совершенствовал иностранные языки. Но после девятого класса ушёл из школы и поступил в автодорожный техникум, где успешно освоил специальности автослесаря и электрика. По окончании техникума буквально осаждал военкомат, но из-за хлипкого телосложения его не призвали, выдав отсрочку на год. А потом разразилась Вторая Катастрофа...

   

   В коридорах военкомата стояла удушливая духота. Где-то билась о стекло и надсадно зудела муха. Негромкий гул голосов навевал дрёму...

 

- Майор, да ты меня без ножа режешь! Где я тебе в этом Мухосранске специалиста-переводчика найду? Да ещё со знанием нескольких языков. Ты посмотри на этот контингент!!! - задремавшего было Лёшку словно что-то толкнуло и он, не осознавая ещё, что делает, рванул на себя дверь и ввалился в кабинет:

- Я могу! Я иностранные языки знаю!- и осёкся, глядя на незнакомого офицера. Тот плавным движением не перешёл, а как бы перетёк в сторону. Взгляд стальных глаз буквально приморозил парня на месте, а рука рефлекторно скре6анула несуществующую кобуру на боку. 

- Эт-то что ещё за му...

- Призывник Хлипко, - быстро вставил военком, не давая майору закончить фразу.

- Какие языки знаешь? - отрывисто бросил "покупатель".

- Английский, немецкий, французский, испанский, итальянский. Учу ещё японский, но только разговорный пока... там иероглифы сложные... - голос Хлипы постепенно потухал, в то время как хищное лицо офицера наливалось нехорошим багрянцем, на виске вздулась и запульсировала жила, рука снова дёрнулась к несуществующему оружию.

- Издеваться вздумал, мутантик? - прошипел он.

- Нет... Никак нет! - вскинулся Лёшка - я правду говорю, хоть у товарища подполковника спросите! Дядя Коля, Николай Иваныч, ну скажите же ему!

- Wie hei?t du? - неожиданно рявкнул майор.

- Mein Name ist Alex - не задумываясь ответил парень.

- Was konnen Sie tun?

- Auto fahren. Das Auto reparieren... Und singen... - сказав последнюю фразу, Лёшка почему-то покраснел.

- Дайте мне его личное дело. Жду через два часа с вещами - забрав тощую папку, майор вышел. Проводив его взглядом, военком внезапно отвесил ошарашенному парню подзатыльник.

- Ну куда ты, дурень, влез! Я же хотел тебя к каким-нибудь песенникам в ансамбль пристроить! Ты хоть знаешь, кто он, откуда и куда тебя забирает? Ты хоть знаешь, что оттуда не возвращаются! А я теперь ничего не могу сделать, у него полномочия, видишь ли... Эх! - старик горестно махнул рукой. - пойдём, тебя ещё одеть надо...

 

   Спустя два часа, одетый в форму явно не по росту, с тощим солдатским рюкзаком и сухпаем на несколько дней, Лёшка и несколько парней в сопровождении сурового майора ехали на ближайший полустанок. 

   Провожать его никто не пришёл...

 

     *     *     *

 

   Ехали долго. Для Лёшки эта поездка была первой в его жизни. Он сидел и часами смотрел на мелькающие за окном пейзажи, впитывая увиденное, как губка. И почему-то не было на душе тяжести от расставания с домом, с родными. Наоборот, чем дальше от дома и ближе к месту службы, тем легче и светлее ему становилось, словно возвращался на давно забытую родину... Ребята перешёптывались между собой, косились на угрюмого, казалось, никогда не спящего майора, а ему было всё равно. Душа рвалась вперёд, в неведомое, казалось - готова была лететь впереди поезда, обгоняя ветер и время.

   На украинской границе всех пересадили в крытый кузов и долго везли в неизвестность. Потом майор передал всех какому-то офицеру, а сам, забрав Лёшку, пересел в УАЗик. К вечеру приехали на территорию какой-то части, окруженной высоким забором. По распоряжению офицера парня отвели в крохотную конурку 2х2 метра, в которой помещалась узкая койка, небольшой стол и тумбочка. Но, о чудо, на столе стоял хоть и потрёпанный, но работающий ноутбук. И стопка дисков рядом. Не успел Хлипа толком оглядеться, как в комнатку вошёл всё тот же майор.

- Так, боец. Жить будешь здесь. Ты у нас, можно сказать, уникум, так что вот тебе компьютер, диски с языковыми программами, сиди осваивай. На всё тебе неделя. И вот ещё, если ты не понял. Мы находимся на границе Чернобыльской Зоны Отчуждения. Там, за Периметром, совсем другой мир. Помимо нас тут на охране задействован миротворческий контингент ООН. Для этого мне нужен переводчик. - перехватив удивлённый взгляд, майор пояснил - себе людей я подбираю сам. Почему взял тебя, так и не понял, если честно. Повторю: тебе на всё неделя. Вспоминай, учи. И если облажаешься - выкину в одном исподнем внутрь Периметра. А что и кто там тебя ждёт, прочтёшь здесь - он кинул на стол ещё один диск, на котором маркером было криво накарябано: "Энциклопедия сталкера"...

   Вся последующая неделя слилась для Лёшки в один день. Ел он, когда вспоминал, спал урывками, дорвавшись до того, чего лишён был все годы и к чему так стремился. Читал запоем, просматривал, прослушивал, узнавал, вспоминал, шлифовал... И естественно, напрочь и думать забыл о самодельном диске с надписью "Энциклопедия"...

   "Экзамен на профпригодность" он прошёл блестяще... 

 

     *     *     *

 

   Дальнейшая служба была - мечта любого солдата. Ни тебе изнуряющей шагистики на плацу, ни нарядов - ничего. Даже своя комнатушка, хоть и крохотная, но своя и с персональным компьютером. Только знай себе мотайся с офицерами и переводи, переводи, переводи, предварительно обвешавшись всеми мыслимыми и немыслимыми подписками о неразглашении и допусками. 

   И всё же, когда схлынула первая эйфория и восторг от всего нового, взгляд рядового Хлипко, переводчика, в свободную минуту всё чаще обращался к таинственному Периметру. Часто оттуда долетал вой, не свойственный известным ему существам. И как правило, вой этот сопровождался автоматно-пулемётным огнём с караульных вышек. А потом майор взял его в Зону. В первый раз...

 

   Майор предупредил, что ТАМ - всё иначе, совсем другой мир. И вход в него - тяжёлый. Зона встречает каждого по-своему. В оружейке Лёшке выдали автомат и тяжёлый бронежилет, поглядели сочувствующе и небольшая группа, пройдя через КПП, оказалась в Зоне... Этот переход Лёшка ощутил буквально физически - словно продавил какую-то незримую, слегка упругую плёнку, портал, пересёк невидимую грань между мирами... Только что над головой играло синевой небо, светило солнце, а за гранью в лицо брызнули мелкие капли дождя, окружил серый сумрак, небо, затянутое густыми облаками, низко повисло над головой, почти цепляя верхушки странных, корявых деревьев... Шедшего впереди майора внезапно скрутило судорогой, переломило пополам и бросило на колени. Лицо его сильно побледнело, из прокушенной губы по подбородку поползла струйка крови. Лёшка было дёрнулся помочь, но взгляд почти побелевших глаз пришпилил его к месту. Он удивлённо моргнул раз, другой, и тут на него накатило...

   Был яркий, солнечный, майский день. Буйно цвела сирень, осыпав окрестности нежным кружевом и напоив вечерний воздух ароматом. Маленький - лет пяти - Лёшка вбежал в прохладные сени. Вышедшая навстречу мать подхватила его на руки, прижав к себе, ласково потрепала пыльные вихры, поцеловала в мягкую, чумазую щёку - Как хорошо, что ты вернулся, сынок! Я так скучала!..

   Пришедший в себя майор первым делом вспомнил о рядовом, первый раз пересёкшем Периметр. Пошатываясь от ещё не отпустившей слабости, он наткнулся мутным взглядом на своего бойца и остолбенел. Многажды битый Зоной офицер готов был увидеть что угодно, только не это: мальчишка стоял, запрокинув счастливое лицо к серому небу, и по щекам его, смешиваясь с камлями дождя, текли слёзы... Потом он опустился на колени и долго гладил жёсткую, серую траву, глядя вокруг невидящими глазами, пребывая где-то в своём мире - мире, показанном ему Зоной...

- Во молодого штырит не-по детски, - негромко заметил боец группы охранения. 

- Да, всякое видел, а такого - ни разу, - отозвался его напарник, с интересом разглядывая пришедшего в себя нелепого, лопоухого солдатика, - что видел, боец?

- Дом, маму... Добрую, ласковую... - Лёшка размазывал слёзы по щекам и счастливо улыбался. Он наконец понял, что подсознательно искал всю свою жизнь. И понял, что нашёл. И знал, где и как будет жить дальше. Ведь служба когда-нибудь закончится... Зона ждала его столько лет, подождёт ещё чуть-чуть, совсем немного, ведь он - вернулся... 

 

 

Продолжение, скорее всего, следует...

 

(Lumi).