*     *     *

 

   День потихоньку катился к закату и до моего потаённого схрона в "горячем пятне" оставалось всего несколько сот метров, когда до моего слуха донеслось агрессивное бормотание  снорков и какая-то возня. Среди нагромождения радиоактивного хлама их всегда было много - сталкеры сюда не забредали, боялись "сквозняка", и прореживать популяцию было некому. Да оно  мне и на руку - бесплатная охрана. Только нынче моя охрана что-то расшумелась, и это неспроста. Ну, так и есть. Оранжевый комбинезон ярким пятном выделялся даже в сгущающихся сумерках. И вокруг него с визгом носились с полдесятка "слонопотамов", наскакивая и нанося удары по лежащему неподвижному уже телу. 

   Пришлось проредить популяцию короткой очередью. Подвывая, раненые снорки разбежались, оставив двоих мёртвых сородичей. "Оранжевый комбинезон" зашевелился, попытался приподняться и упал обратно. Эх, не было мне печали... И рядом, как назло, никого нет. Вот когда пожалеешь об уединённости. И чего научнику надо было в этих краях, одному и без оружия?    Долгие дни одиночества приучили к мысленным беседам с собой, и поэтому чужая мысль, ворвавшаяся в мозг, заставила мало не подпрыгнуть от удивления: "Помоги..." Правда, ворвалась - это громко сказано, скорее, прошелестела, как прошлогодний лист по растрескавшемуся асфальту. Взвалив на плечи обмякшее тело, я поспешила к своему убежищу.

 

          *     *     *

 

   Звали научника Шурик. Ну да, как же ещё. Самое подходящее для него имя. Долговязый, тощий, с большой лобастой головой и слегка выпуклыми висками телепата, он походил бы на щенка-переростка большой собаки, если бы не мудрые глаза много видевшего в жизни человека. Отделался учёный достаточно легко - пара сломанных рёбер, с десяток гематом и лёгкое сотрясение мозга. Подвешенный к поясу "пузырь" надёжно оберегал от повышенного радиационного фона, а "мамины бусы" хоть и слабо, но способствовали заживлению ран. Два дня отлёживался он в моём схроне и всё время мы разговаривали. Новое это было ощущение - разговоры по душам. После стольких лет одиночества вдруг появилась возможность выговориться, да не просто, а на остро интересующие меня темы. Мне хотелось разобраться в себе и своих отклонениях, которые Шурик почему-то называл "феноменом". К концу вторых суток мы договорились, что вместе отправимся в лабораторию на "Янтаре", где он проведёт все возможные исследования.

 

          *     *     *

 

   - Это невероятно! Разомкнутые генетические цепи! Возможность метаморфозы организма под воздействием повышенного радиационного фона!!! - Шурик метался по лаборатории, размахивая руками и цепляясь за столы и выдавал фразы одна заумнее другой, - и понимаешь, это не может быть мутацией в первом поколении, ты понимаешь?

- Не-а. Поясни.

- Кто-то из твоих родителей должен быть носителем первичного мутагена, пусть хоть и в латентном состоянии...

- Шура, ты можешь говорить по русски?

- Попробую. Кто-нибудь из твоих родителей попадал под воздействие радиации?

- Не знаю, вроде нет...

_ А дедушки-бабушки не страдали нарушением эндокринной системы?

- Бабушка по отцовой линии, точно!

- Так, это интересно. И когда это случилось?

- Она рассказывала, что осенью 57-го года они всей семьёй ездили куда-то к дедовой родне в деревню севернее Челябинска, месяц там пробыли, а когда вернулись, она вскоре заболела. Отцу тогда ещё 12 не исполнилось...

- Говоришь, 1957 год... - Шурик защёлкал клавишами компьютера, потом подпрыгнул, будто его ужалили и снова забегал по лаборатории, снося столы, - Вот оно, всё ясно! В том году была крупнейшая авария на территории комбината "Маяк" в Челябинской области. Радиоактивному заражению подверглась довольно большая территория, но данные засекретили. И было это как раз в конце сентября. Твои родичи гостили чуть ли не в эпицентре заражения. Бабушка заболела, а растущий организм отца видимых изменений не получил, зато произошла мутация на генном уровне, которая по наследству досталась тебе. А потом и ты получила дозу. Она оказалась смертельной для твоих одноклассников и учителя, но в твоём организме лишь подстегнула уже имеющуюся генетическую мутацию. Так что ты у нас новый вид человека, назовём это "радиационный метаморф"!

- Скорее уж, новый вид мутанта... Ты никому не говори об этом, сам знаешь, здесь слово "мутант" - что смертный приговор. Пристрелят, и фамилии не спросят, особенно "долговцы"... Кстати, раз пошла такая пьянка, может о себе что расскажешь? Уж больно ты мне иногда контролёра напоминаешь... - учёный устало опустился на табурет, потёр ладонями лицо и посмотрел на меня враз погрустневшими глазами.

- Со мной как раз всё просто. Мы с родителями к бабушке в гости накануне майских праздников приехали, мне 12 было, как твоему отцу... Как раз было 25 апреля, собирались старикам картошку до праздников посадить... А деревня называлась... Да какая теперь разница, как она называлась. Сколько их было, таких деревень. Сколько десятков...

   Меня как прикладом промеж ушей приложило. Молча встала, нашла в шкафу какие-то ёмкости, достала из кармана разгрузки плоскую флягу. Молча разлила. Так же молча выпили. И молча сидели. Каждый думал о своём.

   С тех пор пролегла моя дорожка на "Янтарь". Что-то сблизило нас, двух мутантов в человечьем обличии. Заполнилась гулкая пустота в, казалось, навечно промёрзшей, опустошённой душе, заставила забыть о коварстве Зоны... На целых пол-года...

 

          *     *     *

 

   Прокатившийся по Зоне очередной выброс кроме гона и новых аномалий принёс ещё и немало артефактов, особенно в тех местах, куда нормальные (насколько уместно это понятие) сталкеры и носа не кажут. Урожайным оказался выброс, что и говорить! Сидор, забитый полными контейнерами, приятно оттягивал плечи. Но в душе поселилась какая-то ноющая пустота и не давала покоя. Каое-то чувство потери вызывало безотчётную тревогу и заставляло чуть ли не бегом нестись. Безумно хотелось открыть портал прямо у ворот лаборатории. Останавливал лишь страх - мало ли кто может увидеть... Тогда, в лучшем случае, сразу пристрелят, а в худшем -  закончу я дни свои в одной из лабораторий в разобранном виде...

   К воротам подходила уже неспешным шагом. Охрана давно заметила меня на мониторах, да и привыкли они к моим визитам за последнее время, встречали всегда добродушно. Вот и сегодня, стоило мне приблизиться к воротам, как калитку открыли без промедления. Дежурил добрый дядька в годах, Степан Артемьич, вечный "контрабас".

- Привет, Артемьич! Свисти Шурику, я его заказ выполнила аж на 200%!

- Ты, это, Люм... Присядь пока. Поговорить надо. - дядька Степан мялся и прятал глаза. И от этого мёрзлый ком в груди рос и вымораживал нутро. - Ты ж ничего не знаешь ешё. Александр Николаевич не велел тебе говорить, да теперь уж всё едино... Пошёл он перед крайним выбросом  испытать новый анабиотик. Сам вызвался, добровольцем. И место, вроде, тихое выбрал. Да где они в Зоне, тихие места... Короче, не свезло ему. То ли не сработал препарат, то ли бесчувственный он ещё был, но оказался прямёхонько на пути гона. Только обрывки комбинезона нашли, да ПДА треснутый, чудо ещё, что сигнал подавал. Остальное - сплошное месиво. Схоронили вот вчера, что осталось... 

   Пустота разрослась до размеров вселенной, пол и потолок поменялись местами, потом вселенная сжалась до размеров точки и исчезла во взрыве сверхновой...

 

          *     *     *

 

   - Дочка, эй, дочка!!! - кто-то хлопал меня по щекам. Потом в ноздри ворвался едкий запах нашатыря и я открыла глаза. Над моей головой белел потолок медсанчасти, рядом сидел пожилой военврач. Помог мне сесть, протянул стакан с какой-то гадостью, заставил выпить. Сидел молча какое-то время, потом сказал:

- Я знаю, вы были друзьями... Мне жаль, что так получилось. Но это - Зона. Александр просил позаботиться о тебе. В моей власти выправить тебе документы, переправить за Периметр и помочь там легализоваться... Не перебивай, просто выслушай и сделай всё, что скажу. Уедешь отсюда подальше на какое-то время, чтобы никто не связывал тебя с Зоной. Будешь жить легально, не как сейчас. На твоём счету достаточно средств, чтобы жить скромно и безбедно. И заботиться о его сыне.

- У Шуры был сын?

- Будет, если ты не будешь делать глупости и позволишь ему появиться на свет. - док протянул мне несколько термоотпечатков с аппарата УЗИ. 

- Я?...

- Ты-ты, детка. Поэтому тебе стоит уехать отсюда. И чем скорее, тем лучше.

- А здесь никак?

- Ты думаешь, кто-нибудь выпустит за Периметр ребёнка, рождённого в Зоне? Да неизвестно, что с ним тут будет в первые годы. Не рискуй его жизнью. Ведь ты всегда сможешь вернуться обратно. Из любого места. Ведь так? Я читал Сашины записи. Его уже не вернуть, но я хочу сделать что-то для вас. Он метался всю жизнь, и в Зону поехал работать, потому что не мог покинуть родные места. Ксенобиолога такого уровня звали в лучшие университеты Европы, у него был богатейший выбор, но он оказался именно здесь...

 

          *     *     *

 

   Несколько месяцев спустя.

 

   Роддом №2 провинциального городка N. Примерно 1000 км от границ Чернобыльской Зоны Отчуждения.

 

   - Поздравляю, мамаша, у Вас мальчик. Вес, правда, маловат для его роста, но ничего, доберёт, рефлексы и реакции хорошие. Можете отдыхать. Если что понадобится - кнопка вызова сестры на стене.

   Наконец-то мы остались вдвоём. По сложившейся привычке я осмотрела палату на предмет камер слежения, не обнаружила таковых и занялась осмотром сына. Вроде всё на месте, ничего лишнего. Перед отправкой док успокоил меня, сказав, что в провинциальной больничке невозможно выявить наши генетические отклонения и мы будем в безопасности. "Мамины бусы", упрятанные в поясе, быстро восстанавливали мой организм. Взяв сына на руки, я неспешно ходила кругами по маленькому помещению, внимательно вглядываясь в ребёнка. Он был поразительно похож на своего отца - лобастая голова, широкая в висках, и узкое, худенькое личико. И огромные, серо-стальные глазищи, будто отражающие небо далёкой Зоны...

- Привет, Сашка. С рождением! - тихо шепнула я сыну. Он моргнул, черты его слегка смазались, а когда глаза открылись, зрачки приобрели вертикальную форму. И взгляд был какой-то осмысленный, такого не бывает у новорождённых. Ну, наверное не бывает. Я не знаю. Посмотрев в эти нелюдские глаза, я тихонько попросила:

- Ты не делай так больше. Пока - не делай. Это опасно. И для тебя, и для меня. Придёт время, и мы вернёмся домой, обязательно вернёмся...

   Сынуля снова моргнул и глазёнки стали обычные, детские и сонные. Зона внутри него услышала меня и поняла. И отступила. На время...

 

          *     *     *

 

   10 лет спустя.

   Стандартная квартира-"хрущёвка" в провинциальном городке N. Примерно 1000 км от границ Чернобыльской Зоны Отчуждения.

 

- Мам, опять уходишь?..

- Да.

- Ну мам...

- Нет.

   Сын провожал меня в коридоре. Как обычно. Он уже не просил меня взять его с собой, просто  смотрел. На секунду выскочил в комнату, вернулся, что-то сунул мне в руку, шепнув: "На удачу!" В руке  у меня была рыжая черноморская ракушка, найденная сыном во время летней поездки на море. Что-то толкнулось в душе. Может это и безумие, но сколько я могу ещё оттягивать?. Зона зовёт его, я же вижу. И сидор, который он старательно прячет от меня, уже года два как старательно уложен. Может, настало время?

- Саня! - сын молча возник в коридоре.

- Знаешь, не так уж ты и мал. Даю тебе пять минут на сборы...

   

   Сын уложился в три... С грохотом вывалился в коридор в походном камуфляже и великоватых ещё, криво второпях зашнурованных берцах, с рюкзаком в руках. Я помогла ему одеть его в узком коридоре, поправила ремни, подхватила свою снарягу и открыла портал. В лицо ударили брызги дождя, над головой сгрудились серые тучи вечного неба Зоны.

- Ну вот, сынок. Наконец-то мы дома...

 

(Lumi)